Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 1

— Ты никогда не приходил к нам в дом, — сказал бедуин, поправляя куфию. У него было худое аскетичное лицо с глубоко посаженными темными глазами — этакий семитский тип, хоть сейчас икону пиши. — Много лет прошло с тех пор, как вы с отцом служили вместе. Теперь ты пришел. Не один. На одежде кровь, вы все в пыли. Женщина ранена. Ты тоже.

Он помолчал немного.

— Если бы ты сказал, что приехал увидеться с аба[129], я бы принял тебя за лжеца. Или сумасшедшего. Говори, что тебе нужно.

— Погоди-ка, Якуб, — голос, который позвал бедуина, принадлежал пожилому человеку. И этот человек не привык повторять что-либо дважды.

Этот мужчина, вышедший из пристройки, тоже был высок, еще более худ, даже, скорее, не худ, а высушен годами и жарким израильским солнцем. Лицо, полускрытое «арафаткой», очень походило на сыновье, но возраст бедуина был близок к дядиному и морщины глубоко прорезали его лоб, скопились у глаз и у крыльев крупного семитского носа.

— А ты изменился, Рувим, — сказал Зайд. — Я бы не узнал тебя, если бы не видел передачу по телевидению. Я думал, ты по-прежнему воюешь. А ты, оказывается, копаешь могилы…

Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом сделали несколько шагов навстречу и пожали руки.

— Ты тоже поменял профессию, — заметил Рувим осторожно.

— Я в нее вернулся, — отметил бедуин без улыбки. — Мой прадед выращивал скот, мой дед делал то же самое, отец разводил овец. Теперь и у меня стадо. Якуб закончил технион, но тоже решил остаться со мной. Двое младших осели на Севере и живут не так, как жили предки. Это нехорошо для нашего племени, но их жизнь — это их жизнь. Зайдите в гости, Рувим, я вижу, что вы спешите, но о делах лучше говорить в тени.

* * *

В хижине работал кондиционер!

Переход от обжигающего зноя к нормальной температуре был настолько неожиданным, что Арин бросило в дрожь и она обхватила себя за плечи здоровой рукой, дядя с облегчением выпустил из легких горячий воздух и вытер покрытый испариной лоб относительно целым рукавом рубашки. Валентин же прохладе обрадовался, но тут же почувствовал, как стремительно остывают на нем капли пота, и услышал запах собственного тела и одежды. Радости это, честно говоря, не прибавляло.

Несмотря на традиционно убогий внешний вид, жилище Зайда было опрятно внутри. Земляной пол, там, где он не был накрыт циновками, чисто выметен. Очаг, сложенный по традиции из крупных камней, контрастировал с ЖК-панелью, подключенной к спутниковому ресиверу последней модели. Тут же, возле кухонной утвари, аккуратно размещенной в углу общей комнаты, на низком и, судя по всему, старинном сундуке, лежал небольшой лэптоп с торчащим из порта модемом. Увидев компьютер, Валентин едва не рванулся к нему, но поймал взгляд дяди и сдержался. Средневековье в доме Зайда прекрасно уживалось с новшествами современной цивилизации. Сам дом, построенный из камней, шкур, кусков брезента, плетеных циновок, веток, жести, вместо одной из стен опирался на скалу, вдоль которой тянулись по земле змеи проводов от солнечных батарей и дизель-генератора.

Женщина, встретившая гостей в хижине, была одета, как и ее предки пару сотен лет назад: в вышитое красным одеяние из плотной ткани, но оставляющее открытым лицо.

— Моя жена, Хавва, — сказал Зайд, и едва заметно кивнул головой.

Хавва была похожа на мужа (ведь известно, что жена и муж становятся похожи друг на друга после долгой совместной жизни) — то же вытянутое, худое лицо, прорезанное вертикальными морщинами, та же смуглая обветренная кожа, но, несмотря на возраст, в ее чертах просматривалась былая суровая красота.

Она подала гостям воду для умывания — водопровода, естественно, не наблюдалось, и вся вода в доме находилась или в кувшинах или в канистрах, которых, наверное, было очень много, во всяком случае, на гостях ее не экономили и всем троим удалось смыть с рук и лиц грязь и кровь последних дней. Подхватив тяжелый таз с грязной водой, женщина исчезла в «кухонной» части дома, загремела посуда. Слышно было, как затрещало пламя в очаге, запахло съестным, и от этого все трое беглецов невольно сглотнули слюну. Сухой паек — плохой заменитель полноценной еде.

Сели по арабскому обычаю, на пол, поджав под себя ноги.

— Я понимаю, — сказал профессор, — что по законам гостеприимства я не должен сейчас говорить о деле. Но, веришь ли, Зайд, у нас совсем нет времени. Я не хочу привести беду к тебе в дом, а если я задержусь, то такое может случиться. Люди, идущие за мной по пятам, не будут разбираться, имеешь ли ты ко мне отношение — они просто убьют тебя и семью. Поэтому, позволь мне начать…

Бедуин молча кивнул.

— Простите, аба, что я вмешиваюсь в разговор, — Арин была само смирение, глаза опущены вниз. — Но племянник господина Рувима не говорит на нашем языке. Я буду переводить, если вы позволите…

Еще один кивок.

— Могу ли я просить тебя о помощи, Зайд? — спросил Рувим.