Проклятый и родной (СИ)

— Мне было очень хорошо, — объяснил своё странное поведение Лафейсон, схватил Тора за рукав сорочки и потянул к себе. Кот прищурился и, поразмыслив, спрыгнул с постели, направившись к подтопку, Тор же не понимал странного воодушевления брата. — Ложись.

— Сейчас свечи потушу, — вздохнул Одинсон, стараясь гнать от себя дурные мысли.

Почему-то охотнику казалось, что никого, кроме любимого отца, в своих снах Локи видеть не мог и уж точно никто другой не мог вызвать бурю эмоций в сердце колдуна. Слишком близки они были, и даже после смерти Лафей, казалось, держал сына рядом, как привязанного. Пусть чернокнижник не поднимал эту тему, не говорил о своей любви, но Тор-то знал. И ревновал, хотя понимал, как это глупо — ревновать к покойнику, и ведь знал, что должен был дать Локи время, но ему так хотелось завоевать его сердце, отдать ему всю нерастраченную любовь, всего себя.

— К чёрту свечи, — бросил Локи, он окончательно пришёл в себя, сбросив остатки сна. — Иди сюда.

Лафейсон вцепился в сорочку Тора с неистовой силой.

— Иди ко мне, — улыбаясь, зазывал Локи.

— Ну и чего ты такой довольный? — Одинсон хмурился, как предгрозовое небо. Он тяжело уселся на постель спиной к Локи, лишь бы скрыть ревность, и шумно вздохнул, как древний старик. — Что увидел в своём сне?

«Или, лучше спросить, кого?» — подначивал внутренний голос.

— Ты уверен, что хочешь знать? — Локи закопошился сзади, спешно снимая сорочку.

— Конечно! — с возмущением отозвался Одинсон, ожидая самого худшего. — Хочу знать, кто занимает твои мысли, с кем тебе было так хорошо.

Локи не был уверен, что Тор готов услышать всю правду. Судя по множеству символов, сновидение имело судьбоносный характер для всего ныне живущего. Локи и сам не рискнул дать точное определение, он лишь знал: невежество и страх призовут за собой смерть, а потом придёт расплата за прегрешения. И платить людскому роду придётся очень долго и мучительно.

— С кем мне было хорошо? — тихо засмеялся Лафейсон и обнял кручинившегося брата, вызывая странную дрожь в его мощном теле. — С кем-то очень упрямым и сильным, с тем, кого встретил случайно, с тем, кого я очень сильно полюбил.

Тор шумно сглотнул и замер ни жив ни мёртв. Речь шла вовсе не о Лафее.

— И кто же это? — уголок губ дёрнулся вверх, Тор хотел услышать желанный ответ.

— Я думаю, ты его знаешь, — насмешливо ответил чернокнижник, тут же отстраняясь. — И если бы этот бугай был хоть чуток понятливее, может, успел бы поймать нужный момент.

Игру Лафейсона охотник понял с опозданием. Колдун только что вальяжно к нему приставал, а он, дурак, со своей глупой ревностью, словно муж обманутый, допытывался и расспрашивал, когда надо было действовать. Одинсон немедленно обернулся всем корпусом, его встретил насмешливый взгляд зелёных глаз. Колдун предстал перед ним обнажённый и сверх меры довольный своей игрой. Локи обхватил его щёки тёплыми ладонями и прильнул к губам. Поцелуй был ласковым и мимолётным. Колдун немного отстранился, с любопытством отмечая, как темнело и сгущалось, становилось тёмной мглой дьявольское небо в глазах брата. Тор был неистовым и неудержимым, как сущность из сна. Как только ему хватало сил сохранять контроль?

Локи снова одарил нежным поцелуем неожиданно притихшего охотника. Тот, казалось, со скрипом осознавал происходящее, взгляд метался по лицу колдуна, по обнажённому телу.

— Эй, теперь ты меня пугаешь, — ухмыльнулся Лафейсон, не понимая промедления. — Может, ещё не время?

— Самое время, — вдруг с напором ответил охотник.

Теперь уже Тор взял на себя инициативу. Он не хотел спешить, но с трудом контролировал себя, отчего поцелуи его были жадными и напористыми. Одинсон оглаживал, ласкал обнажённое тело руками, наконец дорвался до сладкой истерзанной садистом кожи. Тор подловил себя на мысли, что его не нужно было принуждать, он всем своим существом желал соединиться с родственной частицей своей души. Локи не противился, подпускал к себе, осознавая свою ответственность за это решение. Теперь охотник мог показать себя, и он старался быть щедрым на ласки: Тор языком оставлял влажные дорожки на теле зеленоглазого чёрта там, где Лафей резал нежную плоть острым кинжалом; Одинсон ласкал языком, словно стирая память о тех давних событиях. Локи тяжело дышал и постанывал, наслаждаясь каждым отрывистым касанием языка, горячим дыханием на своей коже. Щетина царапала, а золотистые пряди волос щекотали, так странно и приятно это было. Тор ощупывал его, изучал, словно пытался добраться до сути, до конца понять всё, что Локи не договаривал. Колдун лениво наслаждался свалившейся на него негой, он не руководил процессом, не указывал, что надо было делать, и чуть было не задохнулся от возмущения, смешанного с беспокойством, когда Одинсон вдруг мягко обхватил его полувставший член рукой и направил в свой рот.

— Не надо! — резко бросил Локи, приподнявшись на локтях. — Не нужно делать того, чего ты не хочешь.