Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– А стоит ли, не думаю, что после эдакой беседы у нас с тобой что-нибудь получится, – попытался отшутиться Ванька.

– Ты сначала до нее дойди, а там посмотрим, получится ай нет, – наложница мурзы кивнула на тропинку, что вела от коновязи к ее домику. Княжич оглянулся и лишь теперь заметил трех здоровяков ордынцев, что стояли возле Надькина жилища.

– Да ты меня, видать, совсем забыла, коль вздумала какими-то шутами гороховыми стращать. Ну что ж, пойдем, послушаем, какую музыку они на этот раз сыграют, – отчаянно сверкнув своими пестрыми глазами, Иван направился к татарам, в которых сразу же признал давешних музыкантов. Те тоже двинулись ему навстречу. Поравнявшись с есаулом, двое расступились и оказались за его спиной, а третий – сам Ахмед, загородив дорогу Ваньке своей могучей тушей, ревниво вопросил:

– Ты куда, урус, повел нашу женщину?

Княжич ничего не ответил. Он сразу понял, что дело тут не в ревности и перед ним вовсе не музыканты, а подосланные Карачой убийцы. Причем убийцы, видимо, бывалые – уж шибко ловко окружили. Как всегда, не нагибаясь, а лишь слегка согнув в колене ногу, Ванька выхватил кинжал и саданул громилу клинком под подбородок, однако тут же сам почувствовал удар под левую лопатку. Судя по тому, как звякнула кольчуга, вдарили ножом. Не дожидаясь нового удара, теперь-то уж наверняка в незащищенную бронею шею, он сделал шаг вперед и, не глядя, прямо через полушубок пальнул в коварного врага. Третий нападающий испуганно воскликнул:

– Шайтан, урус шайтан, – и попытался убежать, но есаул всего лишь в два прыжка настиг его и упокоил, проломив затылок рукоятью пистолета.

32

Бабы любят отчаянных, а потому прощают им очень многое. Увидев, как Иван в одно мгновение расправился с душегубами, державшими в страхе весь улус, Надька, жалобно заныв:

– Ванечка, прости. Прости ты меня, суку окаянную, – упала на колени.

– Перестань, не в чем тебе передо мною каяться. Пускай нас бог рассудит, – с досадою промолвил Княжич.

Подруга юности бросилась к нему, намереваясь обнять, но вдруг застыла, как окаменелая. Устремив свой взор куда-то вдаль, она испуганно воскликнула:

– Иван, беги!

Ванька обернулся, чтоб уяснить причину ее страха, и приметил на лесной дороге цепочку огней, которые довольно быстро приближались.

– Что это?

– Это Маметкул с уланами подходит. Видать, не любит царевич темноты, вот факелами путь и освещает. Мурза, как только вы сюда явились, за ним послал.

В тот же миг холодный ветер, подувший с Иртыша, донес до них отчаянные крики.

– А это что?

– Наверно, Карача решил победу над казаками царевичу не уступать и сам твоих собратьев начал резать, – догадалась любимица мурзы, прекрасно знавшая повадки своего хозяина.

Княжич бросился обратно к коновязи, Надька побежала вслед за ним, вопрошая на бегу:

– Иван, я хоть чем-нибудь могу тебе помочь?

Отвязав Татарина, Ванька отдал повод подруге юности.

– Дорогу на Искер отыщешь?

– Конечно, отыщу. Али позабыл, как я с тобой израненным в степи не оплошала?

– Я все помню, – заверил есаул. – Найдешь Луня или кого другого из знакомых казаков. Пусть скажут Ермаку, чтоб из крепости носа не высовывал да готовился приступ отражать. Наверняка сибирцы на нас не остановятся и попытаются отбить свою столицу.

Уже вскочив на побратимова коня, Княжич неожиданно спросил:

– Надия, а ты меня взаправду ненавидишь иль так, в сердцах сказала?

– Конечно, ненавижу.

– За что?

– За то, что лучше не смогла найти. Полюбовники-то, Ваня, всякие бывали, но только ты мне другом был.

– Ну что же, и на том спасибо. А теперь прощай, постарайся лихом меня не поминать, – печально улыбнулся есаул и, секанув коня уздечкой меж ушей, помчался к юрте Карачи.

– Храни тебя твой бог Иисус Христос и мой аллах, – прошептала Надька, глядя ему вслед. Как ни странно, но она была уверена, что Иван уцелеет, что не сможет старый ворон молодого сокола заклевать.

33

Княжич подоспел, когда бой, верней, побоище, уже почти закончилось. Большинство казаков по-прежнему сидели за столом, кто с ножом в спине, кто с перерезанным горлом, лишь Кольцо, Гусицкий и Митяй еще рубились с нехристями. Все трое оказались тяжко ранеными. У атамана в животе засели две стрелы, Ян тоже едва держался на ногах, его правое колено было раздроблено ударом топора, а Митька зажимал ладонью перерезанное горло. Увидев Ваньку, Разгуляй остерегающе взмахнул рукой, мол, убегай, пока не поздно. При этом кровь ударила из раны алым родником, лихой хорунжий захрипел и повалился на пол.

– Прочь, твари, – диким голосом взревел Иван. Выхватив клинки, он принялся кромсать ордынцев. Сообразив, что в рубке сабельной его не одолеть, татары отступили да ударили из луков. Воинское счастье вновь не изменило есаулу. Все стрелы угодили в скрытую под полушубком кольчугу и отскочили от него, как от каменного идола.