Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– Шайтан, белый русский шайтан, – завопили супостаты, бросаясь врассыпную. Ванька не замедлил воспользоваться замешательством врага. Распоров кинжалом войлочную стену юрты, он взвалил на плечи Разгуляя, ухватил за ворот Яна с побратимом и, выбиваясь из последних сил, потащил товарищей к реке. Кое-как доковыляв до берега, казаки кубарем скатились с крутояра.

Первым делом – Княжич принялся осматривать израненных друзей. Разгуляй был мертв, Кольцо дышал, но пребывал в глубоком забытьи. Гусицкий, скрипя зубами от нестерпимой боли, костерил ордынцев, мешая польские ругательства с русским матом.

– Ты как? – спросил его Иван.

Вместо ответа Ян подал ему пороховницу и мешочек с пулями.

– На, возьми. Из меня теперь стрелок-то никудышный.

Ваньке стало совестно перед братами за свою удачливость. В схватке с татарвой он не получил ни единой царапины. Вынув из кармана чистую холстину, есаул перевязал Гусицкому колено, затем принялся за атамана. Стрел выдергивать не стал, лишь срезал их, чтоб меньше бередили раны. Углядев, что Яна бьет озноб, Ванька скинул полушубок, но гордый шляхтич несогласно помотал головой.

– Митьку лучше вон укрой, он, похоже, совсем плох. – Да нет, ему уже хорошо, по крайней мере, не холодно, не больно, – сказал Княжич, еле сдерживая слезы.

– Иван, пока не рассвело, ты б попытал удачу, авось прорвешься, – предложил Гусицкий.

– Никуда я не пойду.

– Это почему?

– Охоты нету, устал я очень, – тихо, но уверенно промолвил есаул и стал готовиться к теперь-то уж наверняка последнему бою.

34

Войдя в сторожевую башню, десятник Федор громко кашлянул, чтоб разбудить прикорнувшего на пушечном лафете строгого начальника. Бешененок вздрогнул и открыл глаза.

– Чего тебе?

– Максим Захарович, там какая-то бабенка в ворота ломится.

– Что за бабенка, откудова взялась?

– Я не знаю. Она Луня Андрюху требует али когонибудь еще из есауловых станичников.

Наказав литвинам-пушкарям:

– Ежели какой подвох, палите сразу же из всех орудий, – Максим направился к воротам.

Увидев Ванькину посланницу, он с изумлением спросил:

– Ты случаем не Надия, бывшая Княжича жена.

– Я-то Надия, а вот тебя что-то, парень, не припомню. – Не мудрено, когда ты в нашей станице проживала, я еще мальчонкой был, – чуток смутившись, пояснил Максимка, но тут же спохватился – не пристало старшине казачьему теряться перед бабой, и важно заявил: – То, что ты меня не помнишь, это не беда, хорошо, что я тебя припомнил. А теперь рассказывай, зачем приехала?

– Неужто не догадываешься? – кивнула Надька на Иванова Татарина.

– Никак, беда какая приключилась?

– Да уж приключилась, казаков ваших татары перерезали.

– Как перерезали? – растерянно переспросил Максим. – Ну, заладил, что да как. А ну веди меня к настоящему начальнику! – не на шутку разъярилась ногайская княжна.

– Федор, проводи ее до атамана, а я пока братов подниму, – распорядился Бешененок. От его растерянности не осталось и следа, голос парня звучал зло и решительно.

Ермак не спал, хотя было уже далеко за полночь. Душу покорителя Сибири томили нехорошие предчувствия, поэтому, когда в горницу вошел Андрюха в сопровождении красавицы-татарки, одетой в дорогую соболью шубу и с мешком в руках, он сразу догадался о случившемся. Обращаясь не к Луню, а к женщине, вожак казачьей вольницы строго приказал:

– Рассказывай, как все произошло?

– Да как обычно, – сказала Надия, усевшись на мешок, в который по неписаному бабьему закону, прежде чем сбежать от Карачи, она собрала все свои наряды. – Дорвались до вина казаки да перепились вусмерть, а сибирцы их пьяных и повырезали.

– Откуда ж ты обычаи наши знаешь? – с явным недоверием поинтересовался атаман.

– Так это ж Надька, бывшая подружка – Княжича, она у нас в станице почти что год жила, – вмешался в их беседу Лунь.

– И что, никто не уцелел?

– Ванька был живой, когда я уезжала. Это он меня к тебе послал, велел сказать, чтоб вы из крепости не выходили и готовились приступ отражать.

– А куда сам есаул подевался?

– Будто нрав его не знаешь, ясно дело, побежал товарищей спасать, – печально улыбнулась женщина.

– Андрей, поднимай свою и Лихаря сотни, выступаем через час, – без всяких колебаний да сомнений распорядился Ермак.

Как только вышел Лунь, рыжеволосая красавица подошла к казачьему вождю и, жалостливо глядя на него, промолвила:

– Смири гордыню, поступи, как – Княжич наказал, он зря не посоветует.

– Ну, это лишь Ивановы догадки, что сибирцы на Искер пойдут, а что у них на самом деле на уме, никому не ведомо, – возразил атаман.

– Почему же никому, я доподлинно мурзы затею знаю.

– И что же он намерен сотворить?

– То, что уже наполовину сделал. Перво-наперво Кольцо вином и девками в засаду заманить, затем тебя. Ты же друга-то в беде не бросишь. Ну а дальше все само собою образуется, ведь тело не живет без головы. Даже если кто из казачков и уцелеет, так вскоре сами из Сибири уйдут.

– Откуда тебе все это известно?

– Карача однажды ночью проболтался, я его любимою наложницей была, – откровенно призналась Надька.

– А не боится твой мурза пуп надорвать, со мною совладать не так-то просто, – нахмурился Ермак.