Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– Так нет его в Москве. Говорят, на Дон подался. Не заладилась у них с Борисом дружба, слух прошел, что не без помощи всесильного боярина его отец покинул этот мир. Видать, князь Дмитрий счел за лучшее не испытывать судьбу, да приударил в вольные края, откуда выдачи нет, – шепотом поведал дьяк и, в свою очередь, спросил:

– Что-то я не разберу, чей ты будешь? Годунов тебя именьем награждает, а дружбу водишь с его недругами.

– Да ничей, я сам по себе, – уверенно ответил Ванька.

– Так не бывает, – заверил лысый черт.

– Это почему же, взять тебя, к примеру, десять лет служил у Трубецкого, а теперь Борису служишь, – напомнил ему Княжич.

– Нашел, чем упрекнуть, – обиделся ярыжка. – Эка невидаль, хозяина сменить, такое сплошь и рядом происходит, но вовсе неподвластным быть царям лишь дозволяется, да и то над ними бог стоит.

– Вот и я попробую только господу служить, а боле никому, – шаловливо подмигнул ему Иван.

– Что ж, попытайся. Да смотри, шею не сверни, – назидательно изрек царев слуга, протягивая руку для прощания.

10

Когда Княжич вышел из приказа, уже начало темнеть. Вспомнив, что Сергей ушел на службу, и надо нынче же забрать Марию с Катенькой, он, вскочив на своего Татарина, рысью миновал кремлевские ворота, а затем и вовсе сломя голову помчался к дому Бегичей.

Летя на всем скаку по узеньким московским улочкам, Иван едва не опрокинул возок, что выехал ему наперерез из распахнутых ворот какой-то богатой усадьбы, показавшейся ему знакомой. Услышав злобный бабий возглас:

– Куда несешься, оглашенный, глаза, что ль, дома позабыл? Вот скажу мужу, он тебе покажет, как воеводских жен конем топтать, – Ванька осадил Татарина и оглянулся. По выбившимся из-под шали рыжим волосам крикуньи Княжич без труда признал Агафью Тихоновну. Та тоже его узнала.

– Иди, ворота затвори, – приказала Мурашкина вознице. Как только тот ушел, она снова обратилась к атаману, но уже не злобным окликом, а загадочно-елейным голоском: – Ну, здравствуй, казачок. Каким на сей раз ветром занесло тебя в Москву?

– Да тем же все, царевой милости искать явился, – язвительно ответил Ванька.

– Один пришел иль, как тогда, с дружками?

– А что тебе друзья мои дались? Интерес, никак, до них имеешь?

– Конечно, имею, – блудливо усмехнулась рыжеволосая чаровница. С кем с кем, а с нею время ничего не сделало, разве только еще чуток подраздобрела.

– И к кому же, если не секрет?

– Будто сам не знаешь. К тому, дородному да лысоватому чуток.

– И зачем же он тебе понадобился?

– Да вот, сынком похвастаться хотела, – Мурашкина кивнула на ребенка, что сидел в возке. Глянув на щекастенького мальчика, Княжич сразу понял, кто его отец.

– Не перед кем хвастаться, погиб Никита мою Елену защищая, ту самую, на которую вы с муженьком донос писать хотели, – едва сдерживая ярость, строго заявил Иван.

– Слыхала я историю про то, как ты Грязного удавил, государевых кромешников побил без счету, но не знала, что дружки с тобою были. Говорили, озверел, мол, казачок из-за смерти полюбовницы и в одиночку покрошил в капусту половину царской стражи. Только я-то тут при чем. Донос ты отобрал, и на том все дело кончилось. Михайло тоже никого не выдавал. Он сам не свой ходил с полгода, боялся, государь про казаков дознается да за недогляд за вами с него взыщет, – поведала Агафья. – Нет, атаман, в своей погибели твоя княгиня сама виновата. Нельзя красивой быть такой.

– А какой же можно? – не на шутку разъярившись, воскликнул Княжич.

– Такой, как я, ничуть не больше и не меньше. Если меньше – в девках засидишься, а коли больше, вы же, кобели, на куски порвете, – глазом не моргнув, заверила Мурашкина. Выйдя из возка, она цепко ухватила немного ошалевшего от ее наглости Ваньку за рукав и предложила: – Что ты понапрасну злишься. Зашел бы лучше в гости, посидим, поговорим, наливочки попьем. Муженек-то мой уж второй месяц, как по воинским делам на границу с Польшею уехал, оставил нас с Никитушкой одних.

– С каким таким Никитушкой? – не сразу понял Княжич, о ком Агафья ведет речь.

– Да говорю ж, с сынком.

Ванька снова посмотрел на толстенького мальчика с большими, умными глазенками и его злобу как рукой сняло.

– Благодарствую, но только, полагаю, с мужа твоего и одного казачьего подарка хватит, – насмешливо ответил он.

– Коль не хочешь, так не надо, катись к своей стрельчихе хворой, скоро и она помрет, совсем один останешься, – обиженно промолвила Мурашкина, проявив изрядную осведомленность в Ванькиных делах.

– Ну и сука ты, – ругнулся атаман, однако прежней ярости уже не было. «Зря, наверное, Агафью я облаял, не мне, грешному, осуждать ее, – думал Ванька, двигаясь неспешным шагом по полутемной улице. – Не такая уж она и тварь, какою кажется. Никиту, вон, доселе помнит, даже сына нарекла его именем. Правильно в писании сказано – не суди, и несудимым будешь».

11

Разговор с Марией у Ивана был коротким, но далеко не радостным. В ответ на предложение атамана уехать с ним в дарованное Годуновым имение, Маша отказалась наотрез: