Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

Спорить с ней никто не стал, все покорно поднялись из-за стола и стали расходиться. Первой ушла сама Надия, ей предстояло за одну лишь ночь пошить шубейку для дочки друга юности. Иван направился за нею вслед, однако Маметкул остановил его.

Непривычный к выпивке царевич был уже изрядно пьян, а потому, нисколько не смущаясь присутствием Тишки, он напрямую вопросил:

– Мне казаки говорили, что княжна твоею женщиной была, это правда?

И снова Княжичу пришлось соврать, второй уж раз за этот суетливый день.

– Врут, охальники. Их хлебом не корми, но дай о бабах помечтать. Мы с батюшкой ее дружили – это верно. Мурза ко мне частенько в гости заезжал, иногда и дочку брал с собою. Вот они себе вообразили черт знает что, – глазом не моргнув, ответил Ванька и с осуждением добавил: – Ты шибко-то вином не балуйся. Здесь, на Руси, велик соблазн с зеленым змием подружиться. Тьма людей хороших до смерти спилась.

– А плохие, что ли, не спиваются? – язвительно спросил Маметкул.

– Бывает и такое, но хорошие намного чаще, – с печалью в голосе заверил Княжич, невольно вспомнив Машу, и ее пророчество о нем самом.

«Видать, всерьез влюблен царевич в Надьку, коль ревновать задумал. Да, не позавидуешь ему. Любить блудницу дело непростое. Тут уж либо отпусти ей все грехи и позабудь о них навеки, либо дольше, чем на ночку, с ней не связывайся, – думал он, шагая с дочкой на руках в свою светелку, верней, в светелку Тишкиной жены.

13

Наутро следующего дня – Княжич покидал Москву. Подруга юности не подвела, она сшила его дочери не только шубку, но и сапожки с шапочкой, да не из какой-нибудь овчины, а из черно-бурых лис. Обряженная в драгоценный мех, шустрая кареглазая девчушка сама сделалась похожей на маленького лисенка.

– На, держи свое сокровище, – с сожалением и явной, однако белой завистью сказала Надия, вручая Катеньку уже вскочившему на своего Татарина атаману.

– Спасибо, прямо и не знаю, что бы делал без тебя, – поклонился ей Иван.

– Не за что. На том свете, коли встретимся, сочтемся, – поскромничала Надька, но все ж не удержалась и спросила: – Ты всерьез решил домой не возвращаться, иль спьяну давеча сболтнул, что намерен в княжеском имении обосноваться?

– А что мне делать на Дону? Соплеменников твоих, ногайцев, по степи гонять, так с ними и Максим управится, – весело ответил Ванька, затем, махнув рукою, заявил: – Поживем – увидим, только мнится мне, что здесь, неподалеку от Москвы, я казачеству гораздо больше пользы принесу, нежели в станице.

Княжич говорил полушутя, но знавшая его не первый день подруга юности сразу поняла – Иван не просто так, не ради озорства хочет перебраться из родного дома в дарованную государем вотчину. Но даже и она не знала истинных причин, подвигнувших лихого атамана принять столь необычное решение, а их, по сути, было две.

Первая и главная – это любовь к Елене. Помня давнюю мечту любимой, он задумал основать на месте ее гибели пристанище для вольных воинов, нечто вроде маленькой станицы, и жить в ней с сыном, а теперь еще и с дочерью, в окружении верных друзей. Второй причиной, как ни странно, была преданность казачеству и воинскому долгу. После гибели Кольцо, имевшего своих лазутчиков в самой Москве, стало некому предупреждать станичников о подлых замыслах бояр. Однако встреча с Годуновым убедила Ваньку, что от новой власти ждать добра казакам не приходится, даже более того. Грозныйцарь и сам был чуточку разбойником, а потому хоть и казнил порой отчаянных сынов батюшки Дона, но делал это без особого рвения, своих бояр великий государь ненавидел куда больше. Чего же ждать от умника Бориса, коли он пробьется к власти, можно было лишь догадываться, но, судя по тому, как он вцепился в Маметкула, ничего хорошего.

– Вот такие-то дела, подруга, – тяжело вздохнув, промолвил Ванька. Расставаться с Надией оказалось много тяжелей, чем он предполагал, первая любовь, как ни старайся позабыть ее, не забывается. – Целовать тебя не буду, ты теперь мужняя жена. Верно говорю, царевич? – обратился Княжич к Маметкулу, что стоял чуть позади своей избранницы, терзаемый похмельем и ревностью.

– За княжну не беспокойся, я ее в обиду никому не дам, – заверил тот, подавая атаману руку для прощания.

«Верю, потому и отдаю тебе Надюху», – подумал про себя Иван, но не сказал ни слова и обернулся к Тихону.

– А с тобою, брат, я не прощаюсь, непременно еще свидимся.

– Надеюсь, – плутовато улыбнулся Тишка, польщенный тем, что Княжич величает его братом. – Вам, казакамразбойникам, никак не обойтись без нас, без торгашей.

14

Миновав посад и, наконец-то выбравшись из деревянной тесноты московских улочек, Иван остановился прямо посреди дороги. Позади была златоглавая столица Святой Руси с ее царями да боярами и двадцать три года жизни, восемь из которых прошли в нескончаемых сражениях, а впереди – один господь лишь знает что. Как там Аришка с Андрейкой, живы ли они – неизвестно. Терзаемый томительным волнением, он спросил у Катеньки:

– Как ты, доченька? Не жалеешь, что от маменьки ко мне ушла?