Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

«Кабы не сей святоша, так сам бы мог стать государем, – с неудовольствием подумал он, сворачивая вслед за Межаковым со столбовой дороги на знакомую просеку. – Не бегал бы сейчас на побегушках у мальчишки. Хотя, как знать, может быть, Иван меня от бед больших сберег. Доля государя на Руси не шибко-то завидная. Сколько их на моей памяти сгинуло. Ну, само собою, царь Иван, как говорят, не своей волей в небытие отправился, потом сынок его Федор Иоаннович, то ли от хвори, то ли от яду преставился, а про Годунова с Васькой Шуйским даже вспоминать не хочется – врагу такой судьбы не пожелаешь. Я ж как князем был, так оным и остался, да теперь еще боярин думный, все вотчины Бориски Годунова во владение получил, так что неча на судьбу зря сетовать, – размышлял князь Дмитрий здраво, но не очень искренне. Это был уже не прежний белокурый, шаловливый княжич Митька, а самый настоящий князь – властолюбивый, расчетливый, жестокий. – А Межаков, ничего не скажешь, голова. Это верно он придумал – Княжича стравить с Заруцким. Наверняка Мартынович запомнил, как из стана подмосковного Иван его прогнал, такое не забыть», – злобно заключил свои раздумья Дмитрий Тимофеевич и тут же вспомнил, что обязан жизнью Княжичу.

2

Случилось это года три назад, в самое, как говорится, лихолетье. За престол Московский дрались тогда все – Васька Шуйский43, избранный в цари неясно кем, второй Лжедмитрий, которого за глаза не иначе, как вором величали, лезли ляхи со своим царевичем Владиславом.

С Шуйским у Трубецкого сразу не заладилось. Да и разве можно верить душегубу, который своего племянника, прославленного воеводу Михайлу Скопина44, в собственном доме отравил. Вот Дмитрий Тимофеевич и решил податься в Тушино, к Лжедмитрию, чтобы стать при нем первейшим воеводой. Повод для того имелся, и немалый. У самозванца в войске сплошь казаки были, а с казаками Дмитрий Тимофеевич смолоду дружил, чай, недаром на Дону два года прожил, от Бориски Годунова кары укрываясь.

Явился в Тушино и сразу понял, что влип, как кур в ощип. Там свих таких в избытке оказалась, и даже не таких. Верховодил в стане самозванца лях Роман Рожинский45, родом князь да вдобавок ко всему еще и польский гетман, королем шляхетским осужденный за мятеж. От него сам самозванец по запечьям прятался, лишний раз боялся на глаза попасть.

Дмитрий Тимофеевич, понятно дело, от задумки своей не отказался. Начал было казачков мутить, мол, поляки чужестранцы да католики, а на Святой Руси мы, люди православные, властвовать должны. Гетман оказался щедрым на расправу. В одну ночь повырезал всех тех, кто к Трубецкому потянулся. Сам князь Дмитрий еле уцелел. Вскочил средь ночи на коня да приударил с тушинского стана, куда глаза глядят. Рожинский, в свою очередь, решил покончить с бунтом раз и навсегда, тоже ведь мятежник несусветный был, а потому лично кинулся в погоню.

Конь у князя был отменный, но от скачки бешеной и он начал сдавать.

По дороге не уйду, надо лесом попытаться, решил беглец и свернул в ближайшую прогалину. Однако редколесье вскоре кончилось, а впереди раскинулось широкое, заснеженное поле.

– Все, конец, – решил князь Дмитрий. – Лунной ночью на снегу не скроешься, – и, охваченный последнею надеждой, стал глядеть по сторонам. Впереди, довольно близко, горели яркие огни, да и место это показалось очень уж знакомым. Сразу в памяти воскрес погром боярской вотчины, Грозный-государь и Ванька Княжич.

«Авось укроют, я ж не зверствовал тогда и зла большого никому не причинил, а ту девку, что в Москве его искала, вовсе спас», – подумал Трубецкой и, нахлестывая полузагнаного коня, помчался на огни.

Подъехав к поселению, Дмитрий Тимофеевич вначале ужаснулся – уж не обманулся ли он. Пред ним стояла не прежняя боярская усадьба, обнесенная лишь невысоким частоколом, а истинная крепость. Высокий, в полторы сажени вал, был укреплен жердями и полит водой, что превратило земляную насыпь в ледяную глыбу. Позади вала на изрядном расстоянии, судя по всему, за рвом, возвышался двухсаженный частокол, тоже в корке льда. Но это было далеко не все. На вершине частокола через каждые десять-двенадцать саженей виднелись бойницы, из которых хищно щерились стволы орудий.

– Эй, есть кто-нибудь? – воскликнул Трубецкой.

– А сам кто будешь? – прозвучал в ответ чуть хрипловатый и не очень трезвый голос.

– Я князь Дмитрий Тимофеич Трубецкой, к атаману Княжичу по делу прибыл.

– Раз по делу, значит, заходи, гостем будешь. У нас нынче все семейство атамана в сборе. Эй, ребята, отворяй ворота, – распорядился тот же голос.

Тут же лязгнули засовы, зазвенели цепи и на вал упал подвесной мост, а за ним ступенчатая сходня.

– Здорово, ваша милость, проходи. Твоего коня мы сами заведем, не то поскользнешься с непривычки, – поприветствовал князя Дмитрия пожилой, совсем седой казак. Трубецкой узнал старинного приятеля Ивана, и даже имя его вспомнил – Андрюха Лунь.

– Там за мною ляхи гонятся, – дрожащим голосом предупредил он стражу у ворот.