– Государя повеление исполнять иду. Это ты у нас казак привольный, а я всю жизнь царям служу. Вот получил приказ схватить Заруцкого с его полячкой да доставить на Москву, – печальным голосом ответил Трубецкой.
– Так вы же с ним друзья. Надо было отказался. Неужели у царя другого воеводы для такого дела б не нашлось, – возмутился Княжич.
В ответ ему князь Дмитрий назидательно изрек:
– В этой жизни, Ваня, нет ничего вечного. Ни друзей, ни врагов.
– У кого как, – не согласился атаман. – У меня, к примеру, вовсе по-иному. Уж друг так друг, а враг так враг.
– И что, никто из сотоварищей твоих тебя не предавал? – не поверил Дмитрий Тимофеевич, причем настолько искренне, что Иван на несколько мгновений усомнился в правоте своих речей. Напрягши память, он попытался отыскать предателя среди друзей, однако в голову пришел один Захарка Бешеный, который был ему всего лишь атаманом, но никак не другом.
– Да нет, такого не припомню, – пожал плечами Княжич.
– И даже бабы, – кивнул князь Дмитрий на Ирину.
– А уж они-то и подавно, – усмехнулся атаман.
– Верю, помню, как она тебя спасать с пистолью в кремль явилась. Везунчик ты, Иван Андреевич, видать, не зря казаки говорят, что Княжич, мол, заговоренный, – откровенно позавидовал Трубецкой и все трое дружно рассмеялись.
– Ирина, собери на стол, – попросил Иван жену. Как только та ушла, он обратился к Трубецкому. – Тебе вправду государь велел схватить Заруцкого с Мариной и на Москву доставить?
– Почти что так. Приказано очистить Коломну от мятежников, а там уж как получится.
– Слава богу, – обрадовался Княжич.
– Да ты, никак, судьбой Заруцкого и его злодейки опечалился? Так это зря, он тебя не шибко жалует, коль попадешься ему в руки – не помилует, поверь мне на слово, – вкрадчиво промолвил Дмитрий Тимофеевич, всеми силами стараясь скрыть обуревающую его радость. Он уже понял – атамана уговаривать не надо, тот сам готов рискнуть своею буйной кучерявой головой.
– Плевал я на Иван Мартыныча, но у него же в войске более половины голытьбы, они ж совсем недавно стали казаками. Только-только свет в окошке увидали, людьми себя почувствовали, и вы их перебьете, – запальчиво сказал Иван, ему вдруг вспомнился Сашка Ярославец. – Давай-ка я поеду с вами да поговорю с Заруцким. Пускай добром со своей полячкой в Польшу убирается, а ежели заартачится, обращусь к его воинам. Скажу, коль казаками себя считаете, то нечего в Коломне прохлаждаться, на Дон ступайте, – добавил он по-юношески звонким от волнения голосом.
Радость Трубецкого сразу поугасла, в сердце князя Дмитрия проснулась давно заснувшая совесть. Он попрежнему завидовал Ивану, но теперь уж не его удачливости, верной красавице-жене и славе, а тому, что даже в пятьдесят годов Ванька умудрился сохранить в себе истинно мальчишескую удаль и простодушие.
– Отговаривать не буду, чай, не маленький, однако знай, Иван, ты сам себе не представляешь насколь опасно то, что предлагаешь совершить. С Заруцким, может, и договоришься, но там еще Марина есть.
– Эка невидаль, – махнул рукою – Княжич. – Еще б я бабы испугался. Уж с ней-то как-нибудь столкуемся.
Иван взаправду был везунчиком. Всю жизнь ему встречались либо чудные, или, по крайней мере, неплохие женщины, и он не ведал, что такое настоящее бабье злодейство.
Выступали на Коломну утром следующего дня.
– Куда собрался, на тебе ж живого места нет, а все не навоюешься, – попыталась вразумить Ирина мужа. – И Андрей-то, как на грех, всего три дня назад уехал. Вдвоем бы вас я с легким сердцем отпустила, – продолжала сетовать она.
Упоминание о сыне не было пустым бабьим причитанием. Андрейка унаследовал от батюшки не только облик, но и звериное чутье на всякую опасность, которое у Княжича с годами стало притупляться.
– Ну, будя причитать, не на войну ж иду. Всего-то дел, в Коломну съездить да с людьми поговорить. Завтра к вечеру вернусь, – пообещал Иван. – В дом ступай, не то застудишься, прям, как девка молодая, в сарафанишке одном на холод выскочила.
– Ох, Ванечка, что-то неспокойно мне, – заплакала Ирина, отпуская стремя атаманского коня.
Не успел Иван жену спровадить, как появился Лунь, снаряженный по-походному, даже при пищали с пикой.
– Ты-то, старый черт, куда собрался? – раздраженно спросил Княжич.
– Вот те раз, я ж за тобой всю жизнь, как нитка за иголкой. Куда ты, туда и я, – ответил Лунь.
– Нет, Андрей, на этот раз мне одному придется ехать. Сыны в разъезде, только на тебя и остается дом оставить, больше не на кого.
– А Ирина?
– Не забывай, Ирина все же баба, хоть и жена моя, а никакая, даже самая отважная бабенка не заменит казака бывалого, – польстил Андрюхе Княжич.
– Это верно, – кивнул согласно Лунь и набросился на Межакова. Костерить князя Дмитрия он просто не посмел.
– До чего же надоели вы, никакого продыху от вас нету. Мотаетесь тут день и ночь туда-сюда с делами со своими. Смотри, Матвейка, атамана береги, если с ним что случится, я тебя по ноздри в землю вколочу.
– Ладно, хватит буйствовать. Прощай, Андрей, – сказал Иван, подавая ему руку.