Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

До ворот своей усадьбы есаул добрался беспрепятственно, однако, отворив калитку, услышал за спиной какой-то шорох и снова оглянулся. Это спасло ему жизнь. Пущенная прямиком под левую лопатку стрела пошла чуть наискось и не задела сердца. Боли Княжич поначалу не почувствовал, то ль сказалось выпитое, то ли ярость заглушила ее. Почти не целясь, он пальнул на шорох. Едва приметный во тьме злодей жалобно, почти по-детски вскликнул, схватился за голову, но не упал, а приударил во всю прыть вдоль улицы. Ванька было бросился вдогон, однако вскоре остановился – перехватило дух и взор, как давеча, заволокло туманом.

– Повезло тебе – Максимка, что второго пистолета нет со мной, – без особого сожаления промолвил он. Превозмогая нахлынувшую боль, есаул стал подниматься на крыльцо, оставляя за собой кровавый след. В том, что его стрелил подначенный Рябым Захаров сын, Иван не сомневался.

Лишь войдя в горницу да запалив огонь, он увидел торчащий из груди зазубренный наконечник стрелы.

– А ведь он, гаденыш, всерьез меня подранил. Как я завтра-то к Елене поеду, – забеспокоился Иван, начиная понимать, что рана его нешуточная.

– Вот она, судьба злодейка. На войне одной царапиной в плечо отделался, а дома на тебе, чуть не убили.

Помощи ждать было не от кого, вынимать стрелу пришлось самому. Срезав кинжалом стальное жало, Ванька изловчился и вырвал из спины подарок Бешененка. «Перевязать бы надо», – глядя на текущую ручьем из раны кровь, успел подумать есаул, падая ничком на затоптанный станичниками пол.

8

Очнулся Княжич только к вечеру другого дня. Первое, что он услышал, были приглушенные, раздающиеся как бы издали, но знакомые голоса.

– Как он?

– Покуда дышит, однако все еще в беспамятстве, так глаз ни разу и не открыл. Рябого-то поймали?

– Ага, держи карман шире. Не такой дурак Илюха, чтоб дожидаться нашего суда. Видать, прознал, паскуда, что Максим во всем признался, да ударился в бега. Все добро, даже баб своих бросил.

– Надо бы погоню за ним послать.

– Лунь с ребятами пошел, только степь большая, где теперь его, подлюку, сыщешь? Придется Бешененку одному за все ответ держать.

– Гляди, Митяй, как бы этот выродок тоже не сбежал. – Куда он денется. Здесь, в конюшне, запертый сидит. Похоже, сам уже не рад тому, что натворил. Андрей ему всю харю разбил, а он даже не пикнул. Забился в угол и шепотом твердит: месть за отца – святое дело, а убийство подлое – тяжкий грех. Видно, малость тронулся умом со страху.

– Да, дела. Меньше, чем за месяц всех достойных атаманов лишились. Сначала Большака с Резанцем, потом Чуба, теперь вот Ванька помирает. Ежели до завтра не очнется, непременно преставится, а тогда и нам хоть ложись да помирай, сживут нас со свету разбойнички. Рябой не просто так в бега подался, наверняка в других станицах подмогу станет искать.

Княжич с удивлением признал голос Лысого. Изумили его даже не слова Никиты, а то, с какою искренней печалью они были сказаны. Не размыкая век, он тихо прошептал:

– Не бойтесь, не помру. Мне, пока Елену не увидел, помирать никак нельзя.

– Митяй, да он, никак, в себя приходит, – радостно воскликнул Лысый и принялся тереть Ивану виски изрядно смоченной вином тряпицей, приговаривая: – Иван Андреевич, надежа наша, очнись.

Раньше величал по отчеству Ивана только Сашка Ярославец. «Может, я уж на том свете, просто Сашку с Никитой перепутал», – подумал есаул и открыл глаза.

Увидав склоненные над ним счастливо-ошалелые лица Разгуляя и Лысого, он все так же тихо, но уже внятно спросил:

– Как там, на дворе, снег еще не выпал?

– Да нет, поутру даже солнышко светило, это к вечеру стало холодать, – ответил Разгуляй. Тряхнув лихою головой, словно отгоняя наваждение, хорунжий бросился к двери.

– Эй, казаки, атаман очнулся, ходи сюда!

В тот же миг в горнице уже толпилась добрая половина хоперцев. Остальные под предводительством Луня отправились ловить Рябого, а Никишка, всего лишь несколько минут назад собиравшийся хоронить Ивана, как обычно, уверенно вещал:

– Я же говорил, одыбается. Заговоренный, он и есть заговоренный, это вам не абы что, а самая что ни на есть божья благодать.

– Хватит языком чесать. То пел за упокой, теперь запел во здравие, – оборвал его Разгуляй. – Волоки-ка лучше Бешененка, будем суд над ним вершить.

Возразить Никита не посмел и безропотно отправился исполнять приказ хорунжего. Вскоре на пороге появился юный злоумышленник. Вид его был жалок – левое ухо надорвано пулей, губы разбиты в кровь, а на тонкой шее болталась веревочная петля. Получив от Лысого пинок под зад, Максимка пролетел через всю горницу и повалился на колени возле Ванькиной постели. Однако, несмотря на связанные руки, проворно встал, смело взглянув в лицо чуть не убитого им человека. Много кой-чего увидел Княжич в раскосых по-татарски, но по-русски широких мальчишеских глазах. Была в них и тоскливая покорность судьбе, и даже запоздалое раскаяние, не было лишь страха за свою загубленную жизнь.

– Ты б, вражина, хоть покаялся, – строго изрек Разгуляй.