Проклятый трон

– Демон хотел свободы, – вслух сказал Ральф. – Но что есть свобода?

Юрий пальцами постучал по подоконнику и, повернувшись к Ральфу лицом, ответил:

– Свобода – это возможность выбора.

Выбор? Да, пожалуй. Ведь у связанного жертвенной кровью демона выбора нет… Бонки родились именно потому, что выбора у Эдинга не было. Не отказать, не сбежать … не умереть…

– Черт … да ну, не может быть… – охнул Ральф. – Или…

– Всё может быть…почему нет? – печально улыбнулся Юрий. – Если он навечно заперт с болью наедине, зачем ему быть?

Ральф закрыл глаза, позволяя темноте обнять его.

– Расскажи мне, – ласково попросил он. – Почему всё … так?

Северный лес горел багряным. Под ногами лежала осенняя листва. Алиана соткалась на белом камне и, подняв на Ральфа глаза, призналась:

– Когда он принял на руки наше дитя, меня не стало. Девочка кричала, а он всё смотрел на нож в своих руках. Он выбрал, а я вернула ему жертву. Я подарила ему его самого. Это было так забавно… видеть, как он корчится от боли, наконец, понимая, что сотворил. Со мной. И… с собой.

– И он остался здесь? Это ведь он построил крепость? Бонк?

– Да… он построил крепость. Он не молил о прощении, он делал из мрамора статую с моим лицом и тесал белый гроб, – она запнулась. Рябью пошло её лицо. – Я … не помню… – Эдинг беспомощно посмотрела на Ральфа. – Почему?

Ральф подошел к сестре и, сев на гроб первого Бонка, прижал её к себе.

– Пожалуйста, вспомни, – тихо попросил он, ласково погладив её по сгорбленной спине. – Что было дальше? Что случилось, когда он закончил?

– А когда закончил … – Ани подняла на Ральфа черные провалы глаз, – Мой мальчик … – прошептала она и невидяще посмотрела на белый камень надгробия. Сестра ласково обвела пальцами давно истертые слова, по щекам её потекли багровые слезы.

Чувствуя, как корчится от боли северный лес, Ральф ладонями отер кровь с родного лица.

– Он ушел. Он оставил меня. Одну… – едва слышно договорила она и, разжав руку, с ненавистью посмотрела на соткавшийся из ничего острый нож. – … Я так хотела остановить его! Но каменные руки не умеют двигаться…

– Остановить? – переспросил Ральф, глядя на то, как окрашиваются черной кровью тонкие белые пальцы.

Перепачканной рукой Эдинг нежно провела по щеке Ральфа.

– Он лег в гроб и убил себя. Этим ножом, – она улыбнулась краешком рта и прошептала: – я… вспомнила.

– Эти надписи, это не договор, – понял Ральф. – Это его любовь к тебе. Так ведь?

Глаза Эдинга стали синими.

– Теперь я знаю, кто будет жертвой, – твердо сказала она и, сжав рукоятку, добавила: – Прощай, Ральф.

У темноты нет тела, и чувств у неё не может быть, но Ральф чувствовал. Ужас, горечь, боль, понимание…

– Нет, Алиана! Нет! Не вздумай!

Бонк пришел в себя от пощечины. На полу. Над ним склонился бледный как смерть Юрий.

– Ну, спасибо тебе, ангел смерти, – потер Ральф скулу.

– Пожалуйста! – нарочито весело ответило ему высочество и встряхнуло пальцы. – Давно мечтал, всё повода не было. У тебя пульс пропал.

– Издержки одаренности, – Ральф принял его ладонь и, пошатываясь, поднялся на ноги.

– Ну что, узнал что-нибудь?

– Не помню, – признался Бонк. – Но дело точно в жертве, и что-то мне нифига не весело.

Жертва… Чтобы создать всесильное существо недостаточно крови одаренных. Бонк призвал его ценой то ли разума, то ли человечности, то ли куска собственной души. Демон – это всегда жертва.

Так же как и первый хозяин, отдав жизни солдат, убив любимого друга, переступив за грань человечности, обезумел Александр. Он разорвал себя на части. Себя. Не демона.

Сила … это кровь, сила – это жертва.

И если Ральф понимает правильно, все они – дети разорвавших себя на куски хозяев. Они все – жертвы. Части неизбежно стремятся к целому, и единственное, что им всем остается – выбор. Выбор того, ради чего все они станут собой жертвовать. Выбор между алым безумием, дарующим власть, и любовью друг к другу.

– Ну … все вроде бы уже выбрали, а рано или поздно, умирать в любом случае придется, – оптимистично заметил Юрий.

– Но лучше бы от старости, а не истекая кровью на чужой могиле, – буркнул Ральф.

Бонк прикрыл веки, вспоминая искаженное болью лицо сестры и безумный взгляд Холда. Нет. Выбрали не все. Последний ход в этой партии остался за Императором, и черт его знает, что будет, если он всё же решит забрать у Ника сестру.

Сестру…

Ральф застыл, заломило затылок. Ани, и окровавленный нож в её пальцах.

– Твою же мать… – согнулся Бонк в приступе боли.

– Ральф? – услышал он голос жены. Уже вернулись из буфета? – Что такое? Что случилось?

– Мне … нужно в Эдинбург, – пробормотал он, морщась от боли. – Прямо сейчас…

– Ну да, Эдинбург же совсем рядом. Прямо за этой дверью, – скептически заметил Юрий. – Только ключ найдем, и, считай, там. У вас, часом, его не завалялось, ваше высочество?

Голову отпустило, и Ральф взвыл от ощущения собственной беспомощности. Он здесь! Черт возьми, здесь! А сестра там, и ему даже думать страшно о том, что она решила…