Прокотиков

Очередные котята родились в конце августа, целых шесть штук, три черных мальчишки, два черно-белых и одна полосатая кошечка с ярко-рыжим ухом. Лялька с мамой развлекались, придумывая им имена – ясно, что потом новые хозяева назовут по-своему, но пока можно дать волю фантазии. Атилла, Крохобор, Валенок, Чулан, Чемодан, Артист, Горилка, Навуходоносор, Экселенц, Шизгара, Кумир, Бенефиций, Кукарелла, Австриец, Чугуний, Фиксаж, Башка, Прохор Кузьмич, Пузо, Армагеддон, Бестиарий, Сушка, и черт знает как еще, имен в итоге получилось раз в десять больше, чем котят. Впрочем, примерно месяц спустя, когда бессмысленные меховые червячки подросли и стали проявлять индивидуальность, лишние, неподходящие прозвища начали понемногу выходить из употребления, а подходящие, напротив, закрепились. Как-то сразу видно, что крупный широкомордый котенок в белых носочках – типичный Бабай, его миниатюрный черный братец – Тенек, а полосатая девчонка с рыжим ухом, самая толстая и пушистая в помете – Котлетка. И сколько новых имен ни придумывай, ясно, что именно так их и зовут.

«Хочешь взять себе котенка? – спросила Лялька. И добавила: – Не прямо сейчас, а в ноябре. Пока еще слишком маленькие».

Так удивился и обрадовался, что даже не подумал спросить разрешения у матери. Какое может быть разрешение, какие вопросы, при чем тут вообще мать, когда Лялька, красивая, как царевна Будур, веселая, как летний день, хозяйка самого лучшего в мире дома, где хочется остаться навсегда, даже если бы ради этого пришлось превратиться в фикус, вдруг решила подарить ему своего котенка. Ну, то есть Аськиного, но все равно своего. Члена семьи. И, таким образом, стать им всем кем-то вроде родственника. Побрататься. Как-то примерно так он воспринял Лялькино предложение, хотя теоретически знал, что котят предлагают всем, кто хотя бы теоретически может их взять.

Кивнул, взял на руки толстую пушистую Котлетку с рыжим ухом, спросил: «А можно ее?»

«Договорились, – обрадовалась Лялька. – Котлетка твоя, никому другому ее не отдадим».

Ждать оставалось еще долго, месяца полтора. Но за все это время так и не решился поговорить с матерью о будущем котенке. Заранее понятно, что она сразу твердо скажет: «Нет», – и что тогда делать? Думал: «Принесу Котлетку домой, такую славную, пушистую, она всем нравится, никто не может устоять. И пусть мать ругается, сколько захочет, все равно кошка уже наша, она есть, деваться некуда, надо ее оставлять».

Совершенно не ожидал, что мать с отвращением посмотрит на пушистую Котлетку и, брезгливо поджав губы, скажет: «Уноси, откуда принес, сейчас же». А на все уговоры будет твердить: «Или ты немедленно унесешь эту кошку из дома, или я сама выброшу ее в окно». Жили они на седьмом этаже, и эта угроза очень его напугала.

В отчаянии крикнул: «Тогда я тоже уйду навсегда!» – но желанного результата это не принесло. Мать пожала плечами: «Не вернешься сам, милиция найдет. И пусть сажают в колонию для беспризорников, я им только спасибо скажу». И что-то еще злое и обидное говорила, но в ушах стоял такой звон, что уже не мог разобрать. Да какая разница.

Спрятал Котлетку под куртку, вышел из дома. На улице было холодно, чуть выше нуля, моросил мелкий дождь. Разумнее всего было бы отнести котенка обратно, к Ляльке. Пусть отдаст кому-нибудь другому. Но признаваться Ляльке, что мать запрещает ему все на свете, даже такую ерунду, как кошку, было невыносимо стыдно. Тогда Лялька сразу поймет, что он – не такой, как она думала. Маленький, безвольный, беспомощный, унылый очкарик со строгой мамашей, нет смысла с таким дружить, не о чем говорить.

Даже думать об этом не мог.

Пошел в парк, долго сидел в беседке – по крайней мере, там было довольно сухо. Очень хотелось есть и плакать. Но не было ни еды, ни денег, чтобы ее купить, ни слез. Только горячая мягкая Котлетка ворочалась за пазухой и недовольно мяукала. Она уже выспалась и теперь хотела играть. И есть, наверное, тоже хотела. Об этом он как-то вообще не подумал – чем ее кормить? Впрочем, если бы даже и подумал, вряд ли нашел бы выход.

Сидел в беседке очень долго. Думал, уже скоро утро, но оно все не наступало и не наступало. Наконец встал и пошел обратно, то есть к Лялькиному дому. Окна ее квартиры уже были темные. Наверное, все давным-давно легли спать – и сама Лялька, и ее улыбчивая мама, и дед. Вошел в подъезд, посадил громко орущую Котлетку на коврик перед Лялькиной дверью. Очень надеялся, что она останется здесь до утра. А утром ее найдут, заберут в дом и покормят. И Лялька, конечно, сразу все поймет… Нет, только не это. Не надо. Невыносимо!