Прокурорская крыша

Лушников проводил глазами товарища, вошел в домик и поднялся на мансарду. Со стороны деревни тянулась тонкая полоска дыма. Траву жгут. Над рекой краснело кирпичное здание старой церкви. Метров пятьсот всего до нее. Лучи вечернего солнца пронзали колокольню насквозь.

Сергеич внимательно присмотрелся: в пустынном окне вдруг мелькнула крохотная фигура. Выходит, снова сорвали дверной замок и стали там лазать. А ведь висит табличка: «Памятник архитектуры 18-го столетия».

«В бинокль, что ли, взглянуть», – подумал, от нечего делать? Поднял со стола старый обшарпанный прибор и приблизил к лицу. Показалось. Птица промелькнула, а ему уже чудится.

Цезарь насторожено тявкнул на улице. Одним лишь нутром. Скорее всего, почуял вдалеке человека. Просто так он вообще не лает. Причем очень редко.

Лушников устал стоять и присел на стул к подоконнику. В той стороне, где стояла церковь, еще золотился закат. Небо отливало голубизной, зато в противоположном окне небо уже налилось сизой мглой. Спать бы лечь, да не хочется. Думы одолевают. Сомнения не дают покоя. Что будет с сыном? Неужели не вернется, позволит себя законопатить?

Нет, все-таки торчит кто-то на колокольне. Снова поднял бинокль и увидел двоих типов. Сидят себе по сторонам от проема и поглядывают, как дятлы из дупла. Бомжи или любители острых ощущений. Купили бутылку на двоих и залезли повыше. Чтобы никто не мешал наслаждаться.

Сергеич быстро опустил бинокль, встал и вместе со стулом углубился внутрь помещения. Заметить могут, как стеклышки блещут, а это садоводу пока что ни к чему. Сел и снова кинул взор изнутри помещения – все хоть какое-то развлечение человеку. И снова отвернулся: надоело. Сидят напротив друг друга и наверняка байки травят. О том, как поп упал с колокольни. Сам вдребезги, а калошам хоть бы что.

Потом встал и спустился книзу.

Кобель бродил вдоль забора, нюхая прошлогоднюю траву и беспрестанно отмечаясь. Задерет ногу и тут же опустит. Все «чернила» себе издержал, но никак не успокоится. Потом развернулся, понюхал воздух и с тихим рыком давай драть землю задними ногами, оставляя когтистые следы.

– Закругляйся, – сказал ему Сергеич. – Завтра продолжишь…

Цезарь перестал сердиться, улыбнулся и сел, глядя в сторону Волги. Собака – не кошка. Хозяина не бросит… В том их и отличие.

Лушников снова вошел в дом. Затем медленно вышел и также неспешно, озираясь по сторонам, вывел из-за спины громадный обрез. Ружье без приклада. Стандартный ствол двенадцатого калибра. Двинул в сторону плоский рычажок, переламывая двустволку, и посмотрел через стволы в сторону угасающего заката. Внутри, естественно, Мамай прошел – почистить бы. Но некогда. Потом как-нибудь. Засунул в каналы пару зеленых патронов и снова сложил. Затем опустил ствол книзу, уперев в деревянный настил рядом со стопой. Ночевать без оружия Сергеич вряд ли надумал бы. Оружие принадлежит ему лично как члену общества охотников и рыболовов. Когда-то давно приклад попал в костер, порядком обгорел, и его пришлось обрезать. В остальном – оружие не изменило своих параметров, так что это и не обрез вовсе. И претензий к нему, начни полиция проверять у него оружие, не предъявить.

К ночи с реки потянуло сыростью. Пора закрываться и на боковую.

Сергеич дождался, пока Цезарю не надоест мозолить глаза по округе и тот не войдет наконец в дом, потом закрыл дверь изнутри на стальную задвижку. Поднялся на мансарду. Темно. Свет включить, что ли? Подошел и щелкнул выключателем.

Старая трехрожковая люстра под сводчатым потолком ударила светом. Слишком ярко. Через окно с тонкой тюлевой шторой человек виден как на ладони. Зато пусть все знают, что Сергеич приехал.

Сел на кровать. Двустволку поставил рядом к стене, широкий патронташ положил рядом с собой на стул. Все-таки рановато в этом году надумал ночевать.

Цезарь лег в углу на круглую вязаную подстилку, положил голову на лапы. Затем судорожно вздохнул и закрыл глаза. Собаки тоже умеют мечтать. Завтра он будет рыскать полями, собирать на себя репьи и, возможно, поймает того зайца, который скакал по дачам. Наверняка обглодал где-нибудь садовое дерево, подпустил мерзавчика.

Лушников вновь поднялся, собираясь выключить слепящий свет, и остановился, посмотрев через окно. Ничего не видно действительно. Лишь на косогоре привычно темнеет остроконечный силуэт.

Сергеичу даже показалось, что он опять видит на колокольне двоих субъектов. И, чтобы удовлетворить любопытство, взял в руки бинокль и подошел к окну. Не получится при свете, надо было выключить.

И в этот момент на колокольне вдруг дернулся странный и тусклый выхлоп. В ту же секунду стекло в окне звонко тенькнуло, позади тяжело ударило в кирпичную кладку, и донесся звук выстрела.

Ноги у деда подкосились.

Тир, гадство, устроили – по живым людям стреляют.