Прокурорская крыша

Катя просила бросить бесполезное занятие. Можно положить, как есть, и уйти со спокойной совесть. Тем более что они за диваны не отвечают. Однако оперативник не хотел слушать, продолжая осматривать ткань. Заинтересованно. Разве что швы пока что еще не обнюхивал, и шерсть по хребту у него не вздыбилась по причине ее отсутствия.

Валентин опустился на колени:

– Смотри сюда. Видишь?

В месте изгиба двух половин ткань отошла, и образовалось отверстие. Скворцов просунул в него руку и стал осторожно опускать все глубже, часто моргая. Гладкая поверхность волокнистой плиты. Пружины. Пальцы вдруг уперлись в твердый прохладный предмет.

Ни с чем нельзя спутать эту холодную неподатливость метала. Один к одному – железо. Уцепил пальцами и осторожно потянул наружу. Подтянул кверху и застрял рукой в отверстии, как тот бабуин с плодом манго в руке. Разжать – значит, выронить и снова тянуться, обдирая руку в узком пространстве.

Пришлось опускать. Стальное изделие прошуршало вниз. Оперативник расстегнул пряжку ремня на собственных брюках и стал вынимать его, не отвечая на вопросы Екатерины.

– Что там? Ну, почему ты не скажешь?…

– Молчи… – шипел в ответ Валентин.

Сунул пряжку в дыру. Следом пошла рука, увлекая ремень. Нащупал знакомое отверстие и вставил в него стальной язычок пряжки, свободной рукой поддерживая ремень в натяжении.

После этого вынул руку и стал вытягивать ремень, словно это была рыболовная снасть. В отверстии показалась красно-коричневая рукоять, прочно повисшая узким отверстием под карабин на ременном язычке. Оперативник перехватил ее пальцами и, наконец, вытащил.

– Что это? – снова спросила Катя.

Скворцов не торопился отвечать. Строго посмотрел невесте в глаза. Долго. Потом ответил.

– Стандартный пистолет «Макарова».

Вынул обойму и добавил:

– Снаряженный одним магазином и патронами… которые надо считать.

Удерживая двумя пальцами за самый край рукояти, зачем-то понюхал ствол, потом положил перед собой на стол.

– За поверхность затвора, кажется, не брался… – у него лихорадочно блестели глаза. – Где у нас, Катенька, телефон? Не трогай!..

Катя испуганно отдернула руку от оружия.

Оперативник вновь засунул руку в отверстие и стал ощупывать в самом низу. Однако там оказалось пусто. Ни дополнительной обоймы, ни патронов россыпью, ни в коробках. Да больше и не гремело перед этим, как будто, кроме оружия.

У Кати в сумочке сотовый телефон. Она вынула и протянула его Валентину. Не доверяет она теперь директору, и с его служебного телефона звонить не советует. Села в кресло напротив, сложила руки на коленях: провела время, называется, парочка голубков.

– Кому ты хочешь звонить? – спросила она. – Помнишь, я тебе говорила? Гноевых и ваш прокурор Зудилов – родня.

– Не наш он, – ответил Валентин. – И мне он не родня…

Оперативник замолчал. Потом задумчиво произнес:

– Если тебя хвалит враг, значит, ты сделал глупость… Правильно говорил старичок Август Бебель. А я-то думаю – что он передо мной рассыпается? «Какие люди и без охраны…» А кому звонить, так пока и не знаю. Нас же с тобой и обвинят потом. А этот отвертится. Не клал, скажет, туда и отвечать не обязан. Известная песня…

– Долго нам здесь нельзя, Валя…

Пронзительный звонок директорского телефона заставил окаменеть. Могли звонить из вневедомственной охраны – срок сдачи объекта давно миновал. Либо мог сам названивать, Гноевых.

– Собираем диван и быстро уходим, – решил Валентин. – Нас вообще здесь не лежало.

Они подхватили диван и опустили на деревянную раму с боковинами.

– Как тут и было… – бормотал Валентин. – А съехал он оттого, что оказался оторванным от основания. Система Брежнева. Сейчас такие не выпускают…

Подхватили вещи: Катя дамскую сумочку, оперативник потертую кожаную папку – и к выходу. Осталось сдать офис под охрану. И только бы их не заметили, потому что отвертится гад, а их потом по судам затаскают. Никто не поверит, что трахались, и пистолет сам собой выпал из дивана. Но должен же быть выход. Он где-то рядом.

Катя набрала номер пульта централизованной охраны и назвала пароль. Проверила систему охраны и получила «Добро».

Открыли дверь, толкнув от себя, и шагнули за порог, сразу столкнувшись на крыльце с пожилым гражданином. На дороге стоит серая «Волга».

– Что трубку не поднимаете, – ворчит дед и щерится, как молодой. Все зубы в целости. Протянул красную корку Валентину и заставил читать знакомым до боли голосом.

Под ложечкой у Скворцова тоскливо заныло. Кажется, попались. Кругом одна порука. Шило и мыло. В кармане неизвестно чей пистолет. Бог знает, где он был до этого засвечен. Вот она, судьба.

– Лушников я, – шипит дед. – Неужели не можешь узнать?

Глаза у Скворцова обрадовано сверкнули. Это же надо так себя изуродовать, чтобы узнать не могли. Хотя, если присмотреться, знакомые черты все равно проступают.

– Не напрягайся, – решил за него Лушников. – И можешь не докладывать: я в курсе. Где пистолет?… Пальцами брал?… Попробуем действовать нестандартно.

И покосился в сторону перепуганной девушке:

– Можно ей доверять, Валентин Петрович?