Прокурорский надзор

Прихожу в Горфинотдел. Выясняется, что работающие здесь люди понятия не имеют, как, из каких средств выплачивать указанную сумму — 9 тысяч 235 рублей 09 копеек. Обещают созвониться с Краснодаром, Москвой и т. д. Через неделю терпение мое подходит к концу, как и очередная сумма денег. Заявляю, что ждать мне больше недосуг и если мне не выплатят на этой же неделе — выеду в Москву. Угроза возымела действие, и вот я в горбанке укладываю пачки денег в полиэтиленовый пакет. Вопреки ожиданию, никакого торжества или хотя бы душевного подъема я при этом не чувствую. Более того, мною овладевает какая-то апатия, иду домой. Стасик пришел из школы. Вместо приготовления обычного обеда, веду Стасика в ресторан «Геленджик». Сынок заказывает себе всего, «что душенька пожелает». Пьем «Пепси-колу». Подняв свой фужер, Стасик, как заправский тамада, объявляет: «Папа, пускай этот день, 10 марта, будет отныне нашим Днем Победы!»

Дни идут, складываясь в месяцы. О восстановлении на работе никто не заикается. Трудовая книжка находится в Краснодаре, в краевом совете ДСО Профсоюзов. Какой-либо бумаги из Крайпрокуратуры на восстановление сюда не поступало, председатель краевого совета В. Д. Новиков заверяет меня, что как только будет официальный документ — вопрос будет тотчас же решен. А пока предлагает взять трудовую книжку. Но мне такая трудовая книжка не нужна — последняя запись в ней о том, что я уволен по статье такой-то в 1984 году. Таким образом, рабочий стаж прерван, да и с записью этой кому я нужен! Попытки же разыскать работника прокуратуры, ответственного за мое восстановление на прежнем месте работы, успеха не имеют. То он в командировке, то на бюллетене… И никто, естественно, ничего не знает. Краснодар — не ближний свет, ездить туда часто я не могу. Остается только писать. Краевая прокуратура мои жалобы игнорирует. Выхожу на крайисполком, объясняю сложившуюся ситуацию председателю Кондратенко. В каждой жалобе указываю непосредственного виновника — прокурора Быкова. Узнаю, что вопрос о нарушениях соцзаконности в городе Геленджике вынесен на бюро Крайкома партии. Для моего врага это конец. Ведь он уже имеет в учетной карточке «строгий выговор» (это не считая «строгих указаний»). Но недооцениваю круговой поруки, царящей в системе правоохранительных органов. Совершенно неожиданно для меня «ход конем» делает прокурор края Рыбников. Он отменяет решение Туапсинской межрайпрокуратуры о моей реабилитации и назначает новое расследование — уже в Новороссийске. Узнаю об этом совершенно случайно, получив повестку из Новороссийска. Звоню прокурору Терещенко, фамилия которого указана в повестке. Заявляю, что сам в Новороссийск не поеду, а живым в руки не дамся. Лихорадочно просчитываю возможности новороссийской прокуратуры. Мне уже известно, что на бюро крайкома, когда всплыла моя фамилия, прокурор края Рыбников заявил, что по моему делу «открылись новые обстоятельства и дело направлено на новое расследование…». Таким образом, прокурора Быкова еще раз пожурили за «дело Маслова», но так как за одно и то же два раза не наказывают, вопрос был снят с повестки дня… Учитывая, что прокурор Рыбников не мог не сопроводить передачу моего дела своими комментариями и советами, обязательными для исполнения подчиненным, понимаю, что дело мое до суда не дойдет, а будет закрыто по ст.6 УПК РСФСР «ввиду изменения обстоятельств». Конечно, судимости у меня не будет, денег никто не изымет, но возможности этой статьи таковы, что она выводит из-под удара Быкова и снимает с прокуратуры края ответственность с решением вопроса о моем восстановлении на прежнем месте работы.