Пролог

пастырь-отступник за голову, прикрывая уши давно нестриженными и немытыми

реденькими волосиками, и взвыл дурным голосом, повизгивая от искушения и

испуга:

-Не надо уши! Уши не трогай!

А дракон продолжал улещивать-уговаривать:

- А у нас тут красота – поститься больше не придется, грехи отмаливать не надо.

Грешить можешь – сколько хочешь! Хочешь девку уволоки, все скажут, что

померещилось. Не верят же в нас. Нас, драконов нету. И хронилищ нету... Сейчас вот

в столицу не идет никто и не с кем обменяться Магистру секретными документами...

Да, теперь, наверное, крепко Магистр подумает, отдавать или нет, сии бумаги

некоторому монаху, который придет, опоздав изрядно и с пустой мошной.

Перекусить захочешь скоро, а вдруг как опять харчевня какая попадется, а

расплатиться нечем? А если люди лихие попадутся? Казны-то ведь у тебя более нет,

27

Е.П.Булучевская Книга 1. Мир Меняющие.

а? Работать-то умеешь? А то здешний люд очень уж денежку любит – диким

продаст, а те тебя быстренько зажарят и схарчат за милу душу.

Дракон говорил и говорил, умерив свой грохочущий глас до слуха человеческого,

рисуя согнувшемуся монаху нерадостные виды, если остаться пастырем и

счастливое драконье будущее – это если согласие прямо сейчас дать. Отца Иезекиля

уже давно трясло, как в лихорадке. Молитвы не шли на ум, возвращение пугало до

дрожи и тошноты. Дракон вещал шепотом, перечисляя всяческие яства, перечитывая

будто бы какую-то незримую кулинарную книгу, картины будущих пиршеств манили

и влекли. В голове у Варелы, будем его, наверное, так теперь называть, ведь каста,

Кодекс пастырей, печать крови – слетело, как шелуха, уступив место голоду и

страху. Хотелось ему засунуть кулак в рот, завалиться под каким-нибудь кустом, тут

прямо под ливнем и выть, выть, выть, выть от безысходности – не мог он решиться,

страшно и голодно – голова не соображает.

А дракон вещал, улещивал, обещал что-то уж совсем сказочное – сколько уж

времени прошло – лишь Хрон его знает. Ливень то переставал, то усиливался,

всходили солнца, падала ночная темень – из глубин Ущелья в близлежайшие

деревеньки долетали страшные стенания, грохот и шипение. Монах, голодавший все

это время, начал понемногу смиряться с тем, что придется на что-то решаться. Жир,

так любовно холимый и лелеемый, взращиваемый долгими годами, таял, тело

питалось тем, что накопило. Но и этих запасов оставалось все меньше, а сжавшийся

желудок жадно алкал пищи. Голова кружилась, шепот и соблазнительные речи

дракона уже не казались такими невероятными и ужасными. А дракон шептал и

шептал, расписывая какое-то исключительно вкусное яство: мясо, молодое

желательно, вымочить в ущельском вине, но не более чем часа три, засыпать

травами и запечь на углях; уже и запах даже чувствоваться начал. В голове Варелы

появилось воображаемое блюдо с этим самым благоухающим мясцом и все

сложилось, кто-то махнул рукой, отражение кивнуло само себе и радостно гаркнуло,

не спросивши мнения у владельца этой головы:

- Да согласен я уже!

Дракон-палач, мгновенно умолкнув, прогрохотал:

- Ты согласен??? Ну, наконец-то, а то я уж уставать начал, да и проголодался, -

28

Е.П.Булучевская Книга 1. Мир Меняющие.

подмигнул золотым глазом многозначительно.

Тут и гроза стихла, и по мановению драконова крыла вся поляна тотчас обросла

столами, покрытыми белоснежными скатертями, а уж на скатертях тех – ух и

наставлено… Варела зажмурился было, думая, что вот сейчас все и исчезнет, как

морок. Приоткрыл сначала один, потом второй глаз – столы не исчезли.

Возрадовавшись, начал он перебегать от одного стола к другому, хватая самые

лакомые кусочки, иногда оглядываясь на дракона, который уселся поудобнее, сложив

крылья и умостив рогатую голову на когтистое подобие кулака – сам не ел, только

угощал, хоть и говорил, что голоден. Сидел, скучая, и на метавшегося монаха

смотрел, не говоря ни слова. Осмелев, Варела начал закусывать плотнее, яства были

такого божественного вкуса, которого ни разу в жизни не приходилось вкушать. А

разнообразие цветов, вкусов, сочетаний просто убивало наповал… Варела ел и ел,

он не мог остановиться. Его опавшее было пузо вновь наполнилось и стало

напоминать туго набитую подушку, а потом подушка плавно переросла в матрас. А

еды было все еще много, нескончаемо много. Варела остановился, держа в одной

руке полуобглоданную кость, а в другой – рыбку, запеченную чудным образом в

свежих листьях какого-то ароматного растения. Постоял, отдышался, и с новыми

силами принялся уничтожать съестное, присев между столами. Уже вздохнуть тяжко

и больно, но он все ел и ел, все продолжал и продолжал. Пока, наконец, ноги не