Промельк Беллы

В момент нашего с Беллой водворения в квартиру Юрия на Амстердам-авеню весь флер этого города, включая заоконный пейзаж, тускнел, вытесняемый реалией быта Красного. Поразительно, что однокомнатная квартира в нью-йоркском небоскребе ничем не отличалась от квартиры Юрия на улице Усиевича в московской пятиэтажке, сделанной из серого силикатного кирпича.

В середине крошечного пространства, отведенного под жилье, красовалась двуспальная раскладная постель, сделанная из гнутой алюминиевой трубки со свисающими полосатыми матрасами и простынями в цветочек, которые тоже касались пола. В этом расхристанном лежбище ощущалось неистовство шторма, превратившего простыни в подобие морских волн, а груда предметов, раскиданных в комнате, напоминала обломки кораблекрушения и возвращала к приключениям Робинзона Крузо.

Декорация комнаты включала в себя различные бесформенные предметы: кресла с торчащей паклей и пружинами, бесконечные рулоны бумаги, развернутые до половины, кухонную утварь и какие-то неработающие машинки для печати и факсы вместе с телевизором, который включался только тогда, когда сам этого хотел.

Среди этой свалки можно было различить геометрически правильный предмет – рабочий стол, с прибором для перьев и неизменно гниющей тушью. Этот дурманящий запах, перекочевавший через океан, роднил две страны с различными политическими системами.

Рядом с главной комнатой находилась кухня с большим пустым холодильником. Когда моими стараниями он наполнялся, Красный брезгливо осматривал покупки и цедил сквозь зубы:

– Я этого не ем!

Думаю, что излишне говорить о том, что все купленное мной было значительно лучше, чем те ошметки еды, которые находились в холодильнике. За фразу: “Я этого не ем!” – Красному жестоко попадало и от меня, и от Левы, когда Юрий сообщал это подобострастному официанту, склонявшемуся перед ним в любой из столиц мира.

– Какое дело официанту, ешь ты это или нет! Заказывай то, что хочешь, и не распространяйся о своих вкусах! – кричал я на Красного.

Вспомнилось, как Красный получал американское гражданство. Ему рассказывали о грозной комиссии из нескольких человек, которые задают строгие вопросы по истории Соединенных Штатов и знанию английского языка. Готовиться Красный не мог по той причине, что он знал об Америке ненамного больше, чем Колумб, перед своим путешествием.

Мы с Левой изощрялись в остроумии, представляя в лицах то, как задают вопросы Красному и как он на них отвечает. Но поразительно, что члены комиссии, перед которой предстал Юрий, отнеслись к нему чрезвычайно ласково и ни о чем не спрашивая, оформили все его документы. Разгадка оказалась очень простой: из тридцати человек, которые предстали перед очами грозных членов этой организации, Красный оказался единственным белым, просящем об американском гражданстве, – остальные были чернокожие.

Приехав в 1997 году в Штаты, мы с Беллой долгое время не отягощали Юрия своим присутствием, проводя все свое время в турне по стране, и неизменно общались только с нашими антрепренерами Юрием Табенским и Ритой Рудяк, которые организовывали гастроли. Правда, обедая и ужиная с ними, мы без конца говорили про общих знакомых, и в большинстве случаев это касалось Юры, чьи успехи и таланты я не уставал нахваливать.

Апогея этот панегирик достиг в конце нашего пребывания – уже на обратном пути из Бостона в Нью-Йорк на квартиру Юрия. Тогда в моих рассказах его судьба вытеснила все остальное. Мы снова собирались пожить у него в Нью-Йорке. Как любой рассказчик, я прославлял Юрия выше всякой меры. Мы с трудом добирались на маленькой машине, ведомой Табенским, по трассе Бостон – Нью-Йорк, и я помогал водителю найти правильную дорогу по предместьям города, да и в центре Нью-Йорка, что было весьма непросто.

Наконец мы добрались до Амстердам-авеню к дому на углу 87-й улицы и вместе поднялись на 29 этаж.

Красный встретил нас в видавшем виды линялом зеленом халате до пола, который был полуоткрыт, и под ним виднелись короткие шорты красного цвета и волосатые ноги в кедах. По существу, он предстал в образе знаменитой манекенщицы той эпохи – Твигги, прославившейся тем, что, распахивая длинное пальто-шинель, она демонстрировала под ним сверхкороткую мини-юбку. Прическа Юры более чем соответствовала оригинальности туалета: патлы были особенно взлохмачены, и казалось, что над лысиной светился нимб или ореол от отблеска настольной лампы. Глаза его, как всегда, горели, он гостеприимно улыбался и приглашал гостей войти, хотя наши друзья еще не успели оправиться от встретившего их запаха гниющей туши.

Я попробовал взглянуть на происходящее глазами моих друзей и понял, что, создав идеальный образ, заставил их поверить в него и теперь вместе с ними увидел и убожество квартиры, и комический образ самого Юрия. Но для меня-то он был и остался все тем же любимым очаровательным человеком и прекрасным художником, и я никогда не изменю своему убеждению.