Промельк Беллы

За время нескольких моих приездов в Нью-Йорк в городе происходили серьезные изменения и ранее казавшиеся неприглядными районы города вдруг становились модными и процветающими. Так было с Сохо и Гринвич-Вилледж. Как раз там и была расположена эта мастерская. Площадь там резко дорожала, и в дальнейшем Лева мог бы стать богатым человеком.

Мы всегда встречались в ресторане “Самовар”. Он стал настоящим центром русского Нью-Йорка и был ориентирован на элиту. Недаром его акционерами были Миша Барышников и Иосиф Бродский, с которыми Роман очень дружил.

Лева посещал “Самовар” примерно дважды в неделю. А когда мы с Беллой приезжали в Нью-Йорк, то чуть ли не каждый день. Здесь отмечали ее день рождения в 1987 году. Тогда, 10 апреля, Роман закрыл двери ресторана для широкой публики, и гостями стали только приглашенные. Среди друзей можно было разглядеть Эрнста Неизвестного, Семена Окштейна, Андрея Вознесенского (тогда находившегося в Штатах), Таира Салахова, Азария Мессерера с женой и других.

Лева Збарский старался помочь Роману сделать ресторан еще более притягательным для публики, и в связи с этим возникла идея устроить на втором этаже здания сигарную комнату. Архитектурно-художественно “Сигаррум” должен был решить Лева. Он отнесся к этой задаче чрезвычайно ответственно и придумал строгое оформление зала, где основную нагрузку несли лампы, сделанные из самоваров со смонтированными на них абажурами. Это была целая эпопея, длившаяся больше года: Лева вникал во все строительные детали и добивался идеального качества работы. Все перипетии строительства живо обсуждали за столиком в присутствии многих завсегдатаев.

В “Самоваре” Лева пользовался неограниченным кредитом и мог заказывать, что хотел. Но хотел Лева чрезвычайно мало: одну или две рюмки водки и бефстроганов. Поскольку Лева всегда был свеж и элегантно одет и нес в себе заряд дружелюбного азарта спорщика, завсегдатаи знали его и всегда радостно приветствовали. Смельчаки, вступавшие в полемику, изначально знали, что будут посрамлены железной логикой Феликса-Льва Збарского. Именно так полностью звучало его имя. “Железный Феликс” – в душе его не было сантиментов.

Я бывал в Левиной нью-йоркской квартире. Он жил тогда неподалеку от Красного на пересечении Коламбус-авеню с 90-й улицей в доходном доме на 9-М этаже. Это была маленькая однокомнатная квартирка, обставленная с присущим Леве вкусом. В то время у Левы была собака Лида – колли, которую Лева нежно любил и регулярно выводил гулять. Жил Лева отшельником и держал себя исключительно достойно всегда и везде. И дома, и в ресторане, и в колледже, где он преподавал дизайн. Коллеги относились к нему с большим уважением, а студенты любили. Все эти годы Лева рисовал городские пейзажи Нью-Йорка. Рисовал на рулонной бумаге по частям, перекатывая рулон. Эти работы Лева мало кому показывал, потому что не участвовал в выставках и не имел отношений с галеристами.

Я думаю, что все то, что делал Лева Збарский, заслуживает пристального внимания и когда-нибудь люди оценят и воздадут должное этому художественному подвигу.

Начало пути с Беллой

В первые дни нашего совпадения с Беллой мы отрезали себя от окружающего мира, погрузились в нирвану, или, как было сказано Высоцким, легли на дно, как подводная лодка, и позывных не подавали…

Мы ни с кем не общались, никто не знал, где мы находимся.

На пятый день добровольного заточения Беллы в мастерской я, вернувшись из города, увидел на столе большой лист ватмана, исписанный стихами. Белла сидела рядом. Я прочитал стихи и был поражен – это были очень хорошие стихи, и они были посвящены мне. До этого я не читал стихов Беллы – так уж получилось. После знакомства с ней мне, конечно, захотелось прочитать, но я не стал этого делать, потому что боялся сглазить наши нарождавшиеся отношения. Я предзнал, что Белла пишет прекрасные стихи, но не хотел, чтобы на мое чувство влиял литературный интерес к ее поэзии.

Я сразу же решил повесить эти стихи на стену. Схватил огромные реставрационные гвозди и прибил этот трепещущий лист бумаги со стихами к наклонному мансардному потолку мастерской. Листок как бы повис в воздухе, распятый гвоздями. Жизнь показала, что мое решение было правильным. Все тридцать шесть лет нашей совместной жизни листок провисел там, хотя потолок мастерской постоянно протекал, что коснулось и листа бумаги. Он и сейчас висит на этом самом месте.

Б.М.