Промельк Беллы

У Иды находились ранние и, на мой взгляд, лучшие картины Шагала. Можно представить, какое впечатление они произвели на нас в домашней камерной обстановке – еще более сильное, чем в музее.

Конечно, мы с Беллой мечтали побывать у самого Шагала. Ида при нас позвонила на виллу Шагала в городок Сен-Поль-де-Ванс, где художник жил со своей женой Вавой – так называли друзья Валентину Григорьевну Бродскую. Валентина Григорьевна сообщила нам номер своего телефона и просила перезвонить, когда мы будем на юге Франции.

Симона Синьоре

Однажды Марина пригласила нас в гости к Симоне Синьоре, предупредив, чтобы мы не говорили там о политике. Сама Марина оставалась членом французской компартии, и ей было бы неприятно при Симоне услышать нашу нетерпимую критику.

Жила Симона буквально рядом с Идой Шагал на острове Сите. Дом располагался на площади Дофин и был очень похож на тот, в котором жила Ида, тот же XVII век и фахверк.

Дверь нам открыла сама Симона. Ее образ чрезвычайно волновал и меня, и Беллу задолго до этой встречи. И теперь мы не могли оторвать глаз от ее лица. Она произвела на нас трагическое впечатление, возможно еще и потому, что в предощущении встречи в памяти брезжили какие-то разговоры об ее очередной размолвке с Ивом Монтаном. Она очень располнела, и контраст между ее лицом и фигурой поражал.

Симона угощала нас хорошим коньяком, и, как мы ни старались, разговор перешел в область политики. Завелся больше всех я: то ли коньяк подействовал, то ли как-то особенно стала раздражать политическая позиция французских коммунистов. Марина Влади все честно переводила. Когда на французском телевидении появлялось лицо лидера коммунистов Жоржа Марше и начинались его зажигательные речи, призывавшие ниспровергнуть во Франции все и вся, я выключал телевизор. Я не стеснялся в выражениях, рассказывая об истинном положении в Советском Союзе. Монтан и Синьоре резко осудили в 1968 году вторжение наших танков в Прагу, а в последующие годы выступали в защиту Солженицына. Поэтому она слушала меня очень внимательно. И спрашивала: почему же в таком случае мы хотим вернуться из Франции на родину?

Эжен Ионеско

Многих удивляло наше желание вернуться в Россию, и это стало основной темой нашей беседы с Эженом Ионеско. Я с величайшим пиететом относился к нему как драматургу и философу. Мы с Беллой с интересом прочли опубликованную в “Иностранной литературе” пьесу “Носорог” (у нас она называлась “Носороги”), но в Москве его пьесы не шли, и мы очень хотели увидеть их постановки в Париже. В журнале “Pariscope” для желающих познакомиться с репертуаром театра и кино я наткнулся на анонс двух его пьес: “La leçon” и “La cantatrice chauve” – “Урок” и “Лысая певица”. Оказалось, они идут в маленьком театре “La Huchette” в центре Парижа уже тридцать лет – каждый день. За это время полностью сменился состав исполнителей, и театралы сбились со счета, какие актеры и сколько лет в них играют.

Мы купили билеты на спектакль, который шел в двух отделениях: первый акт – “Урок” и второй – “Лысая певица”. Эти пьесы были написаны в начале 1950-х, тогда же состоялись в Париже их премьеры, а в 1957 году спектакли были возобновлены и уже не сходили со сцены.

…Маленькие кулиски, изрисованные какой-то графикой, тонко соотнесенной с общим строем декораций. Стол, стулья, парты. Все внимание приковано к актерам. Воспринимать эти пьесы непросто. Даже парижанину трудно следить за причудливым характером действия, вникать в абсурдистские словесные дуэли.

Конечно, перед спектаклем мы с Беллой познакомились с содержанием пьес, но далеко не все понимали. Рядом сидела знакомая, которая шепотом кое-что переводила. К сожалению, нам была недоступна изумительная игра со словом, перекрестные диалоги. Все равно спектакль поражал новизной звучания.

Ионеско считал, что театр должен иметь собственный, неповторимый язык, отличающийся от языка литературы. В своем творчестве он прибегал к гротеску, к условно-театральным преувеличениям, и многие критики называли его спектакли “театром крика”, подчеркивая их выразительность, антибуржуазную и антимещанскую направленность. Это был новый путь глубинного проникновения в человеческую психологию.

Нам хотелось встретиться с Ионеско, хотя мы понимали, что эта встреча тоже будет театром абсурда по той причине, что Ионеско не говорил по-русски, а мы по-французски. Как вдруг одна дама канадского происхождения, Покьюрет Вильнев, присутствовавшая на выступлении Беллы в Институте восточных языков и будучи хорошо знакома с Ионеско, предложила организовать нашу встречу.

Дом, где жил Ионеско, находился на Монпарнасе, а дверь его подъезда была буквально рядом с кафе La Coupole. Мы позвонили в домофон и поднялись в бельэтаж. Маленькая квартира. Картина работы Миро. Много деталей обстановки в японском стиле. Оказалось, что жена Ионеско – японка. Вся тяжесть перевода легла на нашу канадскую спутницу.