Нас интересовала история встречи Виктора Платоновича с Набоковым. Выслушав его рассказ, мы поняли, что Некрасов пытался привлечь внимание Набокова к политическим проблемам, волновавшим современную русскую интеллигенцию, а получилось так, что их встреча не имела художественного смысла, единственно важного Набокову.
Еще одним моим знакомым, посетившим Набокова в Монтрё, был Андрей Амальрик, автор получившего широкую известность эссе “Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?”, где он изложил свои взгляды на будущее СССР.
Я познакомился с Андреем значительно раньше, в Москве, когда он бывал у меня дома, пока как корреспондент АПН, писал статью обо мне как о молодом театральном художнике. Все вопросы были столь наивны, что я понял его полную неосведомленность в проблемах театра и стал расспрашивать, почему он избрал такую тему. На что он с завидной откровенностью сказал:
– Театр меня мало интересует. Просто друзья хотели помочь мне с заработком, устроили в АПН и посоветовали писать о театре.
Его финансовые трудности объяснялись тем, что он недавно вернулся из принудительной высылки в Сибирь, “на трудовой фронт” – в деревню, где провел два года. Когда мы разговорились, выяснилось, что его взгляды совпадают с моими, но уже тогда я заметил его повышенный эгоцентризм и подчеркнутое самолюбование, несмотря на детскую ранимость и всю безвыходность положения. Чтобы помочь ему, я сам написал статью о работе в театре и отдал ему, чтобы он добавил свои оценки моего творчества.
Позже Амальрик снова был арестован и в тюрьме объявил голодовку, привлекшую внимание всего мира. Тюрьму заменили ссылкой в Магадан, куда к нему приехала любящая жена Гюзель. Впоследствии он эмигрировал, успешно выступал в западной печати. Меня интересовали подробности его встречи с Набоковым. Оказалось, что его попытка повторила тот же сюжет, что и с Некрасовым: Набокова диссидентство не волновало.
Рене Герра
На нашем горизонте возникла фигура француза Рене Герра, в совершенстве говорящего по-русски. Он выучил язык в детстве. А потом заинтересовался Россией, стал одним из крупнейших знатоков русской культуры. Собрал гигантскую коллекцию книг и автографов русских писателей, эмигрировавших во Францию: Бунина, Набокова, Адамовича, Зайцева, Ремизова, Цветаевой, Поплавского. А также коллекцию картин русских художников, работавших во Франции: Добужинского, Бенуа, Серебряковой, Анненкова, Шаршуна, Полякова, Ланского…
Рене проявил инициативу во встрече с нами, и мы сразу оценили значение этой новой дружеской связи. Рене был в курсе литературной жизни России, и ему не нужно было объяснять, кто такая Белла Ахмадулина. Он предложил быть нашим гидом и с удовольствием показывал свои любимые места в Париже. У него был “Ситроен”, находившийся в очень плохом состоянии, но ездить на нем все-таки было можно. Мы называли его “жучок”, но с благодарностью к доброжелательному хозяину садились в кабину, и начинались наши увлекательные поездки по городу и окрестностям: Версаль, Во-ле-Виконт, замок Шантильи, русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Рене был близко знаком с русскими эмигрантами разных поколений и старался представить нас тем из них, кто еще был жив. Сам он несколько лет был литературным секретарем Бориса Зайцева и написал диссертацию о его творчестве.
Он познакомил нас с историком культуры Владимиром Вейдле, с которым мы беседовали о великих русских поэтах Серебряного века. Вейдле был, несомненно, тронут нашим визитом и тоже с интересом вглядывался в лица неведомого ему поколения русских.
Рене организовал нашу встречу с Ириной Одоевцевой. Правда, эта встреча, несмотря на то, что Ирина подарила Белле несколько своих книг с теплыми надписями, закончилась неудачно – Одоевцева, грассируя, спросила Беллу:
– А пгавда, что в Госсии говогят: “Магина, Игина и Анна”?
Тут Белла не выдержала, и мне пришлось спасать “Игину” Одоевцеву от ее гнева.
Мы объездили с Рене все цветаевские места, начиная с Медона, все дома, где жила Цветаева.
Были мы представлены и Пьеру Кардену, который любезно предложил Белле провести ее вечер в знаменитом театре
Степан Татищев