Промельк Беллы

Владимир Владимирович и Вера Евсеевна тоже с особой проницательностью всматривалась в нас, наверное стараясь понять, кто мы такие, каково наше происхождение, как могли произрасти на почве, которую так старательно иссушала советская власть. Больше того, в ходе разговора Владимир Владимирович спрашивал нас об этом и дивился всему, даже обращая внимание на то, как мы одеты. На Белле был элегантный коричневый замшевый пиджачок, черная рубашка с черным жабо, бежевые лосины и высокие коричневые ботфорты – образ, который я нафантазировал для нее.

А главное, Набоковы были поражены тем, что впервые видят людей, которые вырвались на Запад, но хотят вернуться обратно в Россию.

Владимир Владимирович любезно спросил:

– Не желаете ли что-нибудь выпить?

Мы ответили:

– Да, если можно, джин с тоником.

Официант принес заказ. Белла была настолько взволнована, что, по-моему, растерялась и сказала довольно странную фразу:

– Владимир Владимирович, поверьте, я не хотела вас видеть.

На что Владимир Владимирович усмехнулся.

А Белла добавила:

– Вдобавок вы ненаглядно хороши собой!

Владимир Владимирович отнесся к этому с некоторой иронией, но ответил:

– Вот если бы лет двадцать назад или хотя бы десять…

Затем Белла стала объяснять, что не вкладывала в свое письмо художественного смысла, а лишь старалась оповестить любимого писателя о прямом его существовании в сердцах сегодняшних русских людей.

Владимир Владимирович в свою очередь сказал, что напрасно Белла так строга к себе – он ощутил в письме ее художественные намерения, похвалил фразу из описания нашего визита в его дом на Большой Морской:

– Мне очень понравилось, как “вышел от всего уставший начальник”. Это живой образ человека.

Владимир Владимирович спросил:

– А в библиотеке можно взять мои книги?

Мы просто развели руками.

Вера Евсеевна сказала:

– Американцы говорили, что забрасывали Володины книги на родину через Аляску.

Это вызвало улыбку Набокова:

– Вот и читают их там белые медведи!

И сразу же продолжил:

– Вы правда находите мой русский язык хорошим?

Белла:

– Лучше не бывает!

Владимир Владимирович:

– А я думал, что это – замороженная земляника.

Видя, как Белла переживает каждое сказанное слово, Вера Евсеевна сказала:

– Сейчас она заплачет.

Надо было знать гордость Беллы, глотая слезы, она ответила:

– Я не заплачу.

Дальше разговор переключился на темы русской эмигрантской литературы. Набоков вспомнил выражение из романа Максимова, которое привлекло его музыкальным звучанием: “«Еще не вечер…» – что это за фраза? Очень хорошая. Откуда она?” Я сказал, что в России так многие говорят: в этом выражении звучит шанс на продление надежды.

Довольно неожиданно Владимир Владимирович стал тепло говорить о Саше Соколове и его книге “Школа для дураков”. Мы обрадовались, потому что и сами любили эту книгу. Было большим удовольствием позднее передать Саше комплимент Набокова.

Набоков вспомнил Тенишевское училище и сказал, что его брат описал его в англо-саксонском аспекте, что неверно. Затем он стал вспоминать путь, который проделывал на извозчике от дома до училища. Зазвучали слова: “Большая Морская”, “Невский проспект”, “Караванная улица”.

Судьбе благоволила Набокову: ему не пришлось соприкоснуться с действительностью, породившей названия “улица Герцена”, “проспект 25 Октября”, “улица Толмачева”.

Перечислив старые названия улиц, Владимир Владимирович сказал, что никогда не был в Москве. Он продолжал говорить о том, что его волновало. Мечта оказаться на российской земле требовала выхода:

– Вот загримироваться бы профессором, чтобы никто не узнал, и жить на севере Кавказа, вблизи Дагестана, и там где-то в степи ловить бабочек. Там, по моим подсчетам, должна быть одна, которую я никогда не встречал.

Затем грустно добавил:

– Сейчас уже не хочется.

Набоков вспоминал Выру и сказал, что Елена Владимировна привезла ему деталь карниза от их дома.

После этого с неподдельной грустью стал говорить, как он сожалеет, что ему не довелось встретиться с Солженицыным, который писал ему и хотел приехать в Монтрё. Он ответил приглашением, но Солженицын так и не приехал, хотя дважды проезжал мимо – по пути из Женевы в Цюрих и обратно[10].

В какой-то момент Набоков заговорил о Надежде Мандельштам. Вера Евсеевна добавила, что он очень переживает отношение к нему Надежды Яковлевны – ее отчужденность, быть может, даже неприязнь. Вера Евсеевна восхищалась Надеждой Яковлевной и ее книгами.

После этой поездки при встречах с Надеждой Мандельштам мы произносили страстные речи в защиту Набокова, и они сделали свое дело.

Ближе к концу беседы бесшумными шагами по ковру подошел гарсон и поставил на столик вазочку с фруктами, которые презентовал отель. Вера Евсеевна угощала нас. Владимир Владимирович флегматично заметил:

– Для меня съесть яблоко – это все равно что ни с того ни с сего сесть в ванну с холодной водой!

В заключение нашего свидания Владимир Владимирович спросил нас, какую из его книг мы хотели бы иметь, на что мы с Беллой ответили в один голос: “Другие берега”.