Промельк Беллы

…Ахмадулина – совершенно подлинный поэт, но она живет в государстве, которое принуждает человека овладевать искусством сокрытия собственной подлинности за такими гномическими придаточными предложениями, что в итоге личность сокращает сама себя ради конечной цели. Тем не менее, даже будучи искаженным, центростремительное сокращение их обеих, ее и ее лирической героини, лучше, чем центробежное неистовство многих коллег. Потому хотя бы, что первое продуцирует высочайшую степень лингвистической и метафорической напряженности, тогда как второе приводит к бесконтрольному многословию и – цитируя Ленина – политической проституции. Которая, по существу, является мужским занятием.

Белла Ахмадулина родилась в 1937 году, мрачнейшем году русской истории. Одно это является подтверждением изумительной жизнеспособности русской культуры. Раннее детство Ахмадулиной совпало со Второй мировой войной, ее юность – с послевоенными лишениями, духовной кастрацией и смертоносным идиотизмом сталинского правления. Русские редко обращаются к психоаналитикам – и она начала писать стихи еще в школе, в начале 1950-х. Она быстро созревала и совершенно без вреда для себя прошла через Литинститут им. Горького, превращающий соловьев в попугаев. Ее первая книга была опубликована в 1962 году и немедленно исчезла с прилавков книжных магазинов…

Лос-Анджелес. Университетские городки

Белла должна была приступить к своим обязанностям профессора-слависта UCLA, а я – прочитать цикл лекций о российском театре на художественном отделении этого же университета. В первых числах мая нам предстояло лететь в Лос-Анджелес через Канзас-Сити. Там было запланировано выступление Беллы. Профессором славистики в Канзасском университете был Джерри Майклсон, весьма просвещенный человек. Перед выступлением я со сцены рассказал студентам о творчестве Беллы. Ее выступление прошло исключительно успешно, Джерри был очень доволен, и мы расстались друзьями.

Лос-Анджелес произвел сильное впечатление своей огромной протяженностью, широкими фривеями, пальмами вдоль моря, легендарным Голливудом с его историей и Беверли-хиллз с виллами знаменитых кинематографистов.

Мы остановились у профессора Дина Уорса, который нас пригласил и опекал во время нашего пребывания в университете. Его дом стоял на высоком крутом берегу Тихого океана, который назывался Пасифик-Пэлисейд и граничил с заросшими холмами, окружающими Лос-Анджелес с северной стороны.

Прекрасный, удобный – “одноэтажная Америка” (!), – с выходом на лужайку с цветами и крохотными колибри, висящими над ними, замечательные бесстрашные птицы блю-джей – разновидность нашей вороны, которую я полюбил за смелость и, может быть, нахальство: она впрыгивала с лужайки в дом через распахнутые створки окон веранды, подбирала крошки на столе и спокойно улетала обратно. А по ночам – завывание гиен, еще раз доказывающее существование в Америке дикой природы и, кстати, терпимость, да и любовь американцев к диким животным.

Состав профессоров-славистов был чрезвычайно пестрым. Русский язык и литературу на одной кафедре преподавали слависты разных национальностей: голландец, афроамериканец, узкоглазый господин с желтым оттенком кожи, два англосакса, израильтянин и единственный русский – профессор Марков, попавший в США со второй волной эмиграции.