Промельк Беллы

Чеслав Милош и Томас Венцлова пришли на выступление Беллы, но здесь у Венцловы возникли затруднения: на вечер пришли представители советского консульства, и, как обладатель советского гражданства, он не хотел с ними объясняться. Томас удалился, а Чеслав остался на чтении.

Представители консульства, видимо, желали разведать, что читает Белла и что будет происходить в таком неожиданном месте, как студенческая аудитория в Беркли, куда не ступала нога советского человека. Когда мы появились в аудитории, предназначенной для выступления, то сразу же увидели двух работников консульства, которые держались страшно зажато и, конечно, выделялись среди свободной американской студенческой публики. Они слушали очень внимательно, что-то записывали и по окончании чтения, не попрощавшись, ушли.

После выступления мы вчетвером – с Милошем и Венцловой – пошли в маленький китайский ресторанчик, чтобы отметить успех Беллы. Дальнейшее развивалось по неожиданному сценарию.

Дело в том, что у нас с Беллой было очень мало денег. Американский гонорар мы еще не получили и понадеялись на Чеслава и Томаса. Но оказалось, что у Чеслава лишь большая бутылка “Джек Дэниэлс”, а денег нет. Чеслав поставил бутылку на стол и предложил выпить за Беллу. Я пришел в отчаянье, понимая, что пить без закуски нельзя. И, почти не имея денег, бросился заказывать закуску – четыре крошечных порции китайских пельменей. Отчетливо помню, что в итоге мы съели одиннадцать порций китайских пельменей, бутылка подходила к концу, а разгоравшийся спор продолжался.

Самой животрепещущей темой разговоров был вопрос об отношениях свободной личности с тоталитарной властью и о проблеме эмиграции. Был он болезненным и для Чеслава, и для Томаса. Милош эмигрировал из Польши уже давно, а Венцлова как раз в это время решил не возвращаться в Советский Союз.

Мы же с Беллой не хотели уезжать и выработали собственную тактику: если мы считаем правильным сделать какой-то шаг, имеющий политический резонанс, то мы вольны и должны это сделать, а власть пусть сама думает о мере наказания. Так позднее произошло знаменитое заступничество Беллы за Сахарова, Войновича, Копелева, Владимова. Если же власти решат выслать нас насильно, то мы будем к этому готовы.

Возник ожесточенный спор между Чеславом и Томасом с одной стороны и нами с Беллой – с другой. Речь неожиданно зашла о судьбе Блока. Чеслав и Томас доказывали, что Блок сотрудничал с властями, а мы с Беллой яростно защищали поэта.

Известно, что в 1917 году Блок на вопрос “может ли интеллигенция работать с большевиками” ответил: “Может и обязана”. Однако и Белла, и я были совершенно уверены в чистоте и наивности Блока и в его невиновности. А наши оппоненты исходили скорее из современных политических реалий, отраженных в их судьбе.

Взглянуть на происходящее со стороны, с иронией, увидеть себя под пальмами, с холодным виски, неистово спорящими о месте поэта в России, никто из нас не мог.

Белла хорошо помнила этот разговор:

А ты помнишь, когда мы ехали в Лос-Анджелес, нам Бродский дал рекомендацию, чтобы мы встретились с Чеславом Милошем и Томасом Венцловой. Помнишь, как они нападали на Блока? Ну, на это я никогда не соглашалась…

Искавший мук, одну лишь муку:
Не петь – поющий не учел.
Вослед замученному звуку
Он целомудренно ушел.

Приняв брезгливые проклятья

Былых сподвижников своих,
Пал кротко в лютые объятья,
Своих убийц благословив.

Поступок этой тихой смерти

Так совершенен и глубок.
Все приживается на свете,
И лишь поэт уходит в срок…

К счастью, яростный спор не разрушил наших отношений с этими замечательными людьми.

После Беркли последовал визит Беллы в Стэнфорд, где я по своей программе прочел лекцию о театре. И снова мы пошли в консульство. И снова нас встретил заместитель консула, поразив своими габаритами. Он сказал, что готов на следующий день отдать наши паспорта, но просит Беллу выступить перед сотрудниками консульства. Вечером такое выступление состоялось. Слушатели были очень сдержанны во время чтения, но тем не менее оказались весьма растроганы. На следующий день мы получили свои паспорта с продлением срока действия визы и вернулись в Лос-Анджелес для продолжения работы в UCLA.

По окончании сессии мы вылетели в Нью-Йорк и снова остановились у Питера Спрэга. На этот раз в качестве housekeeper Лимонов оказался один.