– Будете чего-нибудь заказывать?
– А у вас чего – только музыка?
– Почему “только музыка”? Бефстроганов есть, пирожное. Вымя…
Опять подступила тошнота.
– А херес?
– А хереса нет.
– Интересно. Вымя есть, а хересу нет!
– Оч-ч-чень интересно. Да. Хересу нет. А вымя – есть.
И меня оставили. Я, чтобы не очень тошнило, принялся рассматривать люстру над головой…
Хорошая люстра. Но уж слишком тяжелая. Если она сейчас сорвется и упадет кому-нибудь на голову – будет страшно больно…
Белла о поэме “Москва – Петушки”:
Нам с Борисом дал рукопись Степан Татищев – подвижник российской словесности, русский, родившийся во Франции. <…>
– Свободный человек! – вот первая мысль об авторе повести, смело сделавшим героя своим соименником. Герой, Веничка Ерофеев, мыкается, страдает, пьет все мыслимые (и немыслимые) напитки, существует вне и выше предписанного порядка. Автор, Веничка Ерофеев, сопровождающий героя в пути, трезв, умен, многознающ, ироничен, великодушен. Зримый географический сюжет произведения, обозначенный названием, лишь пунктир, вдоль которого мчится поезд. Это скорбный путь мятежной и гибельной души. В повести, где действуют пьянство, похмелье и другие проступки бедной человеческой плоти, главный герой – непорочная душа, с которой напрямую, как бы в шутку, соотносятся превыспренние небеса и явно обитающие в них кроткие, заботливые ангелы. Их присутствие – несомненная смелость автора перед литературой и религией, безгрешность перед их заведомым этическим единством. Короче говоря, повесть своим глубоким целомудрием изнутри супротивна своей дерзкой внешности. И тем возможным читателям-обвинителям, кому недостает главного – в суть проникшего взгляда. Я предвижу их проницательные вопросы касательно “морального облика” автора. Предвижу и отвечаю.
…В 10 утра мы вернули рукопись ее первому рецензенту. И, оглядев его безукоризненно хрупкий силуэт, я сказала: “Останется навсегда. Как, скажем, «Опасные связи» Шодерло де Лакло”. Все-таки он оказался совершенно русским, этот француз: мы втроем счастливо рассмеялись.
Визит в мастерскую
Прошло совсем немного времени, и в дверь моей мастерской позвонили. В одной из пошатывающихся фигур, топтавшихся на пороге, я различил хорошо знакомый силуэт моего старого друга Славы Лёна, а в другой угадал Веничку Ерофеева. Лён держал в руках две бутылки шампанского и весьма изящно стал извиняться, что они с Венедиктом зашли ко мне в мастерскую без звонка, не предупредив о визите. Я был безумно рад видеть и Славу, и Веничку, достал из холодильника две бутылки водки, всяческие закуски и пригласил гостей к столу.