Нина Берберова
В этом, 1989 году, мы снова пересекли океан. И Белла, и я давно лелеяли мечту увидеться с Ниной Николаевной Берберовой, жившей и преподававшей в Принстоне.
Через своего литературного агента Билла Томпсона мы договорились о встрече.
Второго апреля за нами заехал мой старый московский друг Юра Элисман, и мы отправились из Нью-Йорка в Принстон. Нина Николаевна жила в отдельном маленьком коттедже на территории университетского комплекса. Две комнатки, меблировка скромного гостиничного номера. Обстановка почти аскетическая. На столе ни одной лишней вещи или бумаги.
Белла, как всегда в подобных случаях, очень нервничала, чего нельзя было сказать о Берберовой. Она была совершенно спокойна. Белла стала восторженно говорить о сильном впечатлении, которое произвела на нее “Железная женщина” (мы прочитали роман еще в 1976 году). Нина Николаевна же попросила не превозносить ее заслуги и в дальнейшем пресекала восторги и комплименты, проявляя подчеркнутую независимость. В этом смысле можно считать, что сошлись “лед и пламень”. Хотя, казалось, Берберовой нравится эта ситуация.
После недолгого общения Нина Николаевна пригласила нас на ланч в университетский ресторан, поскольку сама не готовит и не ведет хозяйства. В ресторане был изумительный “шведский стол” и система самообслуживания.
Когда мы вернулись в коттедж, разговор зашел о волновавших нас проблемах русской эмиграции, беседа сразу оживилась. Имена Набокова, Бунина, Ходасевича слетали с наших уст. Мы стали вспоминать других известных литераторов, – тех, с которыми нам довелось свидеться во время поездок, и тех, о ком мы были наслышаны.
О каждом персонаже у Берберовой было свое особое мнение, всегда отличавшееся от нашего и предполагавшее разговор на равных, особенно в отношении Набокова. Подобную интонацию мы, конечно, не могли поддержать, потому что испытывали подлинное преклонение перед ним.
Разговор коснулся и самой заветной для Беллы темы – бунинской. Нине Николаевне понравилось, что мы были осведомлены о непримиримости позиции Бунина по вопросу о его возвращении в Советский Союз. Ее порадовало, что мы знали о его отрицательной реакции на предложение Константина Симонова, сделанное ему летом 1946-го, во время поездки Симонова с женой В. Серовой во Францию (по инициативе партии и Союза писателей). Ранее такое предложение было сделано Куприну, тот согласился из-за, не в последнюю очередь, катастрофического отсутствия средств.
Когда мы с Беллой летом бывали в Малеевке, то встречались там с Александром Кузьмичем Бабореко, посвятившим свою жизнь изучению творчества Бунина. Мы бесконечно обсуждали все перипетии жизни Ивана Алексеевича, и, быть может, самым острым моментом, неизменно привлекавшим наше внимание, был эпизод встречи с Симоновым. Мы знали многие детали этого события по различным изданиям, которые нам советовал Бабореко.
Из записи Леонида Федоровича Зурова от 12 августа 1966 года: