Промельк Беллы

Личное наше знакомство состоялось осенью 1978 года при таинственных обстоятельствах, когда в однокомнатной квартирке покойной Евгении Семеновны Гинзбург, матери Василия Аксенова, группа будущих товарищей (в русском, а не советском смысле этого сакраментального слова) ладила альманах “Метрополь”, ставший причиной скандалов и гонений, с одной стороны, а с другой – познакомивший и подруживший нас, как Москва в одноименной песне прошлых лет.

– Здравствуйте, Белла Ахатовна, – серьезно сказал я, открывая дверь, но предварительно посмотрев с целью конспирации в глазок.

– Здравствуйте, Евгений Анатольевич, – серьезно ответила Белла Ахатовна и, предварительно посмотрев на меня с целью изучения, вдруг неожиданно добавила: – Может, сразу перейдем на “ты”.

Я чувствую – впереди много еще будет приключений, так что – чего уж там…

Тут она, как практически и во всем другом, была решительно права – приключений оказалось даже более чем достаточно: отъезды, обыски, стихи, путешествия, разбитый железнодорожный шлагбаум и наша со Светланой свадьба в переделкинской пристанционной “стекляшке”, на которой Белла Ахатовна была свидетельницей (“со стороны жениха”), “западные корреспонденты”, “Голос Америки”, “перестройка”, “демократизация” и смерти, смерти, смерти. Близких и друзей. Разрушение квадратуры неведомого круга, в котором живут и выживают люди.

Мне запомнилась свадьба Жени и Светы.

Наша немногочисленная группа друзей, включавшая в себя и более старшую по возрасту Инну Соловьеву и Веру Шитову, и, конечно, всегда скептического Дмитрия Александровича Пригова, и нас с Беллой, проявляла подлинное волнение и сопереживала Жене и Свете. Мы все старались внести в ритуальное действо ноту независимости и артистизма, чтобы пересилить казенщину и официальность, сопутствующие традиционному обряду.

Брошенная на снег голубая скатерть (подаренная нам Параджановым и передаренная нами в этот день молодоженам) и попытки налить шампанское в кривящиеся и падающие от неровности снега стаканчики…

Быт нашей дружбы сопровождали записочки, коих было написано великое множество по случаю или стихийно, как правило, на обрывках бумаги, на рваных конвертах, на всем, что попадалось под руку. Своим видом они доказывали, что наш век – не время эпистолярного жанра, но своей сутью свидетельствовали о подлинных человеческих отношениях и о духовной близости, существовавшей между нами в то время.

Констатирую: титанический жизненный труд короля богемы Бориса Мессерера не пропал даром. Эстетизм спас культуру, и мы отдыхаем, как дядя Ваня, наслаждаясь последствиями этого процесса.

Евгений Попов, литератор

В заключение всего вышесказанного о Жене Попове хочу привести его свидетельство нашего взаимного уважения: