Промельк Беллы

Для меня Борис Мессерер – это Личность, гордо и точно проживающая свою жизнь. Благородное художество московского “короля богемы”, достигшего высот и в ремесле, и в искусстве, и в человеческом общении, обеспечено его талантом, добротой и полным отсутствием “звериной серьезности”, которой так часто грешат мэтры. Перефразируя диалог двух запойных пьяниц из пьесы Людмилы Петрушевской “Чинзано”, я, на вопрос “что у тебя общего с этим человеком?”, отвечу: “Я люблю его”.

20 февраля 1993

Москва

Евгений Попов

Виктор Ерофеев

Виктор Ерофеев привлекал меня своим максималистским порывом в противостоянии с властью, быть может, сильнейшим, чем у других наших товарищей. Вместе с тем его юное фрондерство было жестоко противопоставлено семейному положению. Отец Виктора работал постоянным представителем СССР при международных организациях в Вене. В результате политической позиции сына посол был отозван и лишился места службы.

Остротой суждений и редкой эрудицией в вопросах истории литературы Виктор выделялся в нашем маленьком содружестве. Кроме того, именно в этот период он очень много работал, и те куски прозы, которые давал для прочтения, поражали смелостью и предлагали новый уровень изощренной психологической выразительности.

Меня трогало, что авангардно настроенный молодой писатель исключительно тепло откликался на поэзию Беллы[18]:

<…> Белла Ахмадулина навсегда останется первой поэтической влюбленностью нового поколения. Это был обаятельный синкретичный образ, нерасторжимое единство стихов и гордости, бунта и печали, голоса надменности и челки. Все так переплеталось, что было непонятно, да и разбираться не хотелось, что чему предшествует, что первородно: бунт или печаль? стихи или гордость? гордость или голос?

Я помню, словно это было и впрямь вчера, как “разлагающе” действовал на меня ломкий, серебристо-непорочный голос юной Ахмадулиной, как после концерта в зале Чайковского меня охватывал ужас от несвободы и пошлости моей жизни московского старшеклассника, от ее вялости, убогости и невыразительности.

И вот – наши первые подружки казались нам мещанками, родственники – обывателями. Это было какое-то очень глубокое переживание, оставившее след на долгое время. <…> Меж тем прошло полжизни, и из поэтического увлечения поколения (теперь я вижу даже полковников в папахах, принимающих участие в борьбе за лишний билет на ее выступление) Ахмадулина стала явлением русской поэзии. Это уже совсем другой статус, и мы – читатели и поэт – как-то незаметно сравнялись в своей ответственности друг перед другом.

И Виктор Ерофеев, и Женя Попов стали нашими близкими друзьями. Участие в создании альманаха “Метрополь”, со всеми испытаниями, связанными с его изданием, травлей участников, рождало ощущение близости, подобной братству, возникающему у солдат, связанных друг с другом так называемой окопной дружбой.

Недавно, будучи в гостях у Виктора Ерофеева, мы вспоминали причудливые встречи, происходившие в мастерской в метропольское время. Виктор рассказал о своих впечатлениях: