Промелькнувший метеор (книга 1)

… Корабль в положенный срок причалил к мосткам. Ага-султаны заволновались, заметались, но все же успели выстроиться там, где им было указано. Но тут оглушительно заиграл военный оркестр, по мостку начали спускаться офицеры из свиты, и каждого можно было принять за лицо царской фамилии. Одни здоровались, оглядывали султанов, на ходу заговаривали с ними, другие проходили важно и молча. Медные трубы взвыли столь грозно, что ага-султаны прозевали высокого гостя.

Уже на пути к юртам Сперанский успел шепнуть в суматохе султанам:

— Во всех юртах побывать не сможет. Зайдет в одну-две, которые ему приглянутся. Идите за мной, не отставайте. Может, потребуются объяснения, завяжется разговор.

Взгляд знатной персоны остановился на юрте Маймака. Пружинистыми, натренированными шагами он, сопровождаемый офицерами, быстро вошел под войлочный купол с полумесяцем, считанные мгновенья пробыл там и так же пружинисто и быстро вышел обратно. За ним семенил польщенный вниманием, багровый от радости кзылжарский купец первой гильдии, но лицо царской фамилии решило сле-довать дальше. Однако пришлось слегка сдержать свой стремительный шаг. У юрты полукругом стояли ага-султаны со Сперанским в центре. Разговор вот-вот мог состояться, если бы взгляд высокого гостя не встретился со взглядом Айганым.

Султанша вспыхнула, зарделась. Она, и как наследница Черного шанырака, и как представительница своих аулов, и просто по-женски, — была несколько оскорблена тем, что высокий гость, сходя с корабля на землю, и на всех них и на нее не обратил никакого внимания. Ее самолюбие было уязвлено. Теперь она не хотела позволить члену царской фамилии повторить пренебрежительный поступок. И встретившись с его взглядом, она сделала то, что делают все красивые женщины на свете. Легко откинула нежное покрывало, прямо посмотрела на гостя своими большими черными глазами, улыбнулась так, что это можно было принять и за смущенье, улыбнулась на одну какую-то секунду, и тут же опустила ресницы и снова почтительно склонила голову.

Знатный гость, необыкновенно слабый по женской части, все это сразу же приметил и немедленно оценил и бросающиеся в глаза и возможные достоинства красивой кайсачки, представительницы полудикого в его понимании племени. «Они же едят сырое мясо и жен содержат вместе. Неужели и она? Ест кровавую баранину и живет в юрте вместе с другими женами своего кочевого повелителя? — мелькнуло в его воображении. — Не может быть! Это — Восток, это украшение гарема».

Не угадывая ход мыслей высокого гостя, но безошибочно чувствуя, что он думает именно о ней, Айганым распрямилась и в изящном полупоклоне сделала лицу царской фамилии знак, приглашающий в юрту.

Вот это приглашение, очевидно, и не понравилось высокому гостю. Он, он один имеет право приглашать, имеет право выбирать. Не доставало еще, чтоб его выбирали.

Пренебрежительная надменность снова вернулась к нему. Надменность, столь отчетливо воплощенная в его манере картинно задирать назад голову, в его бесстрастных, никогда не мигающих глазах, в его пружинистой быстрой походке.

Еще раз окинув взором белый войлочный городок, зеленеющий невдалеке лес, он, не взглянув на ага-султанов, сказал Сперанскому одну краткую фразу на непонятном языке, и зашагал по мосткам так, что всей свите — и офицерам, и чиновникам, и хозяевам юрт — пришлось суетливо поторопиться за ним.

Айганым огорчилась. Не столько за пренебрежение важной персоны к себе и своим соплеменникам, сколько за сына. Она привезла Чингиза в Омск с тайным желанием показать мальчика высокому гостю. Может, погладит его по голове, даст напутствие на службу царю, благословит, обратит внимание. Времена ханства удаляются в прошлое, понимала она. И если Чингизу не суждено быть ханом, пусть он будет по крайней мере чиновником или офицером.

На беду Айганым Чингиз в дни, когда устанавливали юрты, заболел. С утра до вечера он носился по берегу Иртыша, забегал в березовый лес, нашел неглубокий глинистый овраг со звериными норами, очень приглянувшийся ему. В овраге этом и в лесу водилось много комаров. Они искусали мальчика и, должно быть, явились причиной болезни. Чингиз метался в жару, вызвали омского лекаря, и он успокоил мать, уже впадавшую в отчаяние. После сильной дозы лекарств сын пропотел, впал в дремоту и начал поправляться.

В день приезда важной персоны осунувшийся, и побледневший мальчик испытывал только небольшую слабость. И если бы не строгий наказ матери оставаться в юрте и не снимать праздничной одежды, он снова убежал бы на Иртыш и не преминул завернуть в лес и к оврагу.

Из юрты он слышал, как взревели медные трубы оркестра, слышал взволнованные голоса и потом внезапно наступившую тишину. К нему пришла мать, утешала его, хотя он и не был ничем огорчен, кроме запрета выходить на берег Иртыша.

— Ничего, сынок. Сперанский сказал, что он еще вернется, — пригорюнясь, повторяла мать.

— Кто он? — спрашивал Чингиз.

— Он, близкий самому белому царю человек… Опять неудача для нашего ханского рода! Но мы с тобой еще дождемся счастья.