Из истории всемирной освободительной мысли
Черноверская Татьяна Александровна, кандидат исторических наук, доцент Кафедры мировой экономики, международных отношений и права Новосибирского государственного университета экономики и управления
«Вооруженных миссионеров не любят» (у истоков критики экспорта демократии)
«Самая сумасбродная мысль, которая могла бы прийти в голову политику, — это думать, что достаточно одному народу прийти с оружием в руках к другому народу, чтобы заставить последний принять его законы и его конституцию. Никто не любит вооруженных миссионеров, и первый совет, какой дают природа и осторожность, — оттолкнуть их как врагов» [23, p. 81; 5, с. 168].
Эти слова вспоминаются мне всякий раз, когда средства массовой информации сообщают об очередном вмешательстве могущественной сверхдержавы во внутренние дела других стран, вмешательстве, которое обосновывается борьбой за демократические ценности против тоталитарных диктаторских режимов, — и о том, к каким катастрофическим последствиям приводят подобные вмешательства. Вспоминаются, очевидно, не только мне: не случайно в ноябре 2015 о них напоминает читателям авторитетного ежемесячника «Monde diplomatique» Максим Карвен — в весьма симптоматичной статье под названием «Робеспьер без маски»: «Жирондистам, горевшим желанием объявить войну всем государям Европы, он напоминал, что свобода не может быть экспортирована „
Портрет Максимилиана Робеспьера.
Да, произнесены эти слова были Максимилианом Робеспьером, два с четвертью столетия назад, 2 января 1792 г., в разгар ожесточенной полемики вокруг вопроса о войне, о том, должна ли завоевавшая свободу Франция начать войну против угрожающих ей европейских государей. Как известно, именно с разногласий в вопросе о войне начинает выкристаллизовываться противостояние двух политических группировок, жирондистов и монтаньяров, более того, самоопределение этих двух группировок [4, с. 62–63].
Вопрос о влиянии войны, которая была начата Францией 20 апреля 1792 г., на дальнейшее развитие Революции и, в частности, на ее радикализацию в 1792–94 гг., представляется все еще недостаточно изученным; особенно часто об этом факторе «забывают» те, кто рассуждает о терроре как имманентной характеристике революции. Неоднозначным остается и вопрос, поставленный столетие назад Жаном Жоресом: была ли «эта великая военная авантюра [что] принесла нашей стране и свободе столько зла, так сильно развязала во Франции, стране философии и Декларации прав человека, грубые инстинкты, так хорошо подготовила банкротство Революции и ее превращение в цезаризм […] действительно необходима…? Была ли она действительно продиктована приготовлениями иностранных держав и состоянием нашей собственной страны?» [5, с. 58] Следует ли «согласиться с теми, кто считает революционную войну производной от логики самой революции», как полагает Е. О. Обичкина [10, с. 30–31], или же, как утверждал Жорес, «война в значительной степени была подстроена. Жиронда вела к ней Францию посредством стольких ухищрений, что мы не вправе утверждать, что война действительно была неизбежна» [5, с. 58].