Прометей, или Жизнь Бальзака

Каролина Марбути возмущалась "Провинциальной музой" и со страхом ждала, какую реакцию роман вызовет в Лиможе: там, пожалуй, заподозрят, что и она, Каролина, тайком произвела на свет незаконнорожденных детей. Чего доброго, ее девочки прослывут дочерьми Жюля Сандо! Да еще ее, бежавшую из дому Музу, обвинят в том, что она содержит на мужнины деньги какого-то второстепенного писателя. Но ее опасения не оправдались. В Лиможе мало кто читал книги.

Каролине следовало бы восхититься характером Дидины, как ее называл Лусто, ибо эта мужественная женщина, преодолев горькую неудачу, остается госпожой положения и даже после разрыва великодушно приходит на помощь Лусто, который остается для нее человеком, открывшим ей "жгучее пламя" желания. Но нет, Каролина Марбути сочла нужным написать под псевдонимом Клэр Брюнн роман в свою защиту, назвав его "Ложное положение". Там она нарисовала себя в двух видах: сначала тоскующей провинциалкой, не нашедшей счастья в замужестве, а потом оторвавшейся от своего буржуазного круга парижанкой. Героиня романа Камилла, под именем которой Каролина Марбути живописала себя, - "избранная натура". В Париже эта провинциалка проникает в литературный мир и там знакомится с Ульриком (двойником Бальзака), которого сочинительница не щадит в своем произведении. "Выдающийся, но грубый и до того опьяненный своим поздно пришедшим успехом, что он уж и не знал, как нести это бремя, он тешил себя мечтами, планами и надеждами, которые стали гигантскими так же, как и его самомнение. Тщеславие в конце концов сделало Ульрика смешным маньяком, порождало у него надуманные потребности... Как человек гениальный, Ульрик шел в ногу со своим веком. Он все оценивал на вес золота, определял с помощью золота, во всем исходил из значения золота. Но он простодушно признавался в этом... оттого у него было много врагов..." Из-за романа "Ложное положение", опубликованного в 1844 году, Каролина Марбути лишилась дружбы всех, кто узнавал себя в ее злобной книге и воспринимал ее выпады как оскорбления. Она больше уж никогда не виделась с Бальзаком. Он даже снял свое посвящение ей рассказа "Гренадьера". Но к благородной Дидине, героине "Провинциальной музы", читатели до сих пор хранят уважение. Портрет оказался бесконечно выше натуры. Никогда еще Бальзак не проявлял такого мастерства. А все же...

А все же недовольство и глубокая усталость закрались в его душу. Когда-то он писал Ганской: "Мои произведения - вот великие события моей жизни..." Теперь происходит странный поворот. Уже не вся его жизнь посвящена литературному творчеству; ею завладели, твердит он Чужестранке, сердце, потребность встретить чувство столь же горячее, как у него, воспоминания о блаженных минутах: "Я вновь вижу перед собою тропинку на вилле Диодати или камешки на аллее у дома Мирабо, по которой мы прогуливались; мне вспоминается какая-нибудь особая интонация голоса, пожатие руки... когда мы рассматривали гравюры. И многое, многое другое, от чего я сейчас бледнею!.."

И вдруг - взрыв долго сдерживаемой любви: "Боже мой! Когда-нибудь, дорогая, вы узнаете мою детскую, правдивую, искреннюю натуру, мою неисчерпаемую нежность, постоянную сердечную мою привязанность и убедитесь, что я до конца дней своих буду цепляться за вашу юбку. Знаете ли вы, чего я боюсь? Мне страшно наскучить вам, услышать: "Убирайся!", как говорит хозяин собаке, которая всегда ложится у его ног..." Он часами вдыхает аромат духов, исходящий от писем Евы; он работает только для нее. Una fides [единая вера (лат.)].

Он умел "убедить других во многом, а самого себя - в чем угодно" и поэтому твердо был уверен, что с 1832 года у него была лишь одна вера, одна любовь и одна надежда. Кто, кроме Евы, его любил? "Если бы вы знали, - пишет он ей, - что представляет собою моя мать! Это чудовище и сущее уродство! Сейчас она убивает мою сестру, после того как убила мою бедную Лорансу и мою бабушку... Я едва не порвал всякие отношения с матерью. Это было просто необходимо. Но я предпочел страдать. Эту рану ничто не может исцелить. Мы думали, что наша мать сошла с ума. Посоветовались с врачом, с которым она дружит уже тридцать три года, и он ответил нам: "Увы! Она не сумасшедшая, она злая!" В этих яростных обвинениях есть доля правды, большая доля неблагодарности и неутолимая потребность жаловаться. "У меня не было ни матери, ни детства". Он забыл веселые дни жизни в Вильпаризи, шутки "небесного семейства" и преданность бедной старухи.