Прометей, или Жизнь Бальзака

Тотчас же "волчок" и "волчишка" решили убежать от дрезденских сплетен, отправились в Гамбург и Канштадт, на воды, прописанные Эвелине. Последующие четыре месяца были временем безумной, рассеянной жизни - по сравнению с обычным трудовым, одиноким существованием Бальзака. Жених и невеста, Анна и Георг, приняли с искренней приязнью занимательного спутника. Вдохновившись модной в ту пору клоунадой Дюмерсана и Варена "Уличные акробаты", эта странствующая труппа дала Бальзаку прозвище Бильбоке, Еве Ганской - Атала, Георгу Мнишеку - Гренгале и Анне Зефирина. В компании четырех "акробатов" благодаря Бальзаку постоянно царило веселье. С тех пор как он снова обрел источник любовных восторгов в женщине, "созданной для любви", к нему вернулись вся его жизнерадостность и остроумие. Позднее он отмечал в письмах к Ганской оттенки любовных воспоминаний, которые оставили в нем пребывание и объятия в каждом городе: "Канштадт - это тонкие лакомства, пригодные лишь для десерта, слишком тонкие для ненасытного обжоры. Карлсруэ - это милостыня, брошенная бедняку. Но Страсбург - это уже любовь, искусство любви, сокровища Людовика XIV, это уверенность во взаимном счастье..."

В Страсбурге он купил три места в дилижансе, отправлявшемся в Париж 7 июля. Георг должен был присоединиться к ним позднее, в Бельгии. Госпоже де Бреньоль были даны точные указания, сопровождавшиеся похвалами по ее адресу: "Я только что получил ваше письмо, такое же ласковое и доброе, как ваша душа. Вы, как всегда, верны себе..." Неосторожная похвала, которая могла пробудить опаснейшие надежды. Госпоже де Бреньоль было поручено снять в районе церкви Мадлен (не больше, чем за триста франков в месяц) квартиру с мебелью, "но на ваше имя, - добавлял Бальзак, - так как у дам не будет паспортов... Госпожа Ганская хочет теперь, чтобы там и для меня была комната, в которой я мог бы временно поселиться... Надо все это хранить в глубокой тайне... В будущем я во всех отношениях уверен... Анна очень меня любит, и я не сомневаюсь, что в доме будет чудесное и самое сердечное согласие..." Итак, служанка-госпожа с явной снисходительностью принимала мысль о женитьбе Бальзака на богатой женщине и даже мысль о его добрачной связи с ней. Ей поручалось постелить на пол в спальне приезжающих дам голубой ковер и подписаться на месяц на "Антракт" (на имя мадемуазель де Полини, улица де ла Тур, 18), чтобы Анна, большая театралка, была хорошо осведомлена о спектаклях.

Симфония любви и городов продолжалась.

"А Пасси, а Фонтенбло! Это гений Бетховена, возвышенные творения. Орлеан, Бурж, Тур и Блуа - это концерты, любимые симфонии, каждая со своим характером, то более, то менее веселым, но в каждую страдания влюбленного "волчка" вносят строгие ноты. Париж, Роттердам, Гавр, Антверпен - это осенние цветы. Однако Брюссель достоин Канштадта и нас с вами. Это триумф двух слившихся воедино сердец, исполненных нежности..."

Все эти музыкальные ласки стали вехами четырехмесячного путешествия, когда Бальзак был совершенно счастлив, если не считать нескольких столкновений в Голландии, - госпожа Ганская весьма горячо упрекала Бальзака за его разорительные покупки в антикварных лавках. Особенно ее возмутил шкаф черного дерева, Купленный в Роттердаме за триста семьдесят пять флоринов. "Но ссоры двух волчков происходили только из-за шкафов". По поводу Луизы де Бреньоль ссор не было, тут Чужестранка просто отдала приказ в самой своей казацкой манере. Будучи в Париже, она сочла весьма подозрительной фамильярность экономки с хозяином. Женщины друг другу не понравились, и госпожа Ганская потребовала увольнения "домоправительницы". Бальзак обещал произвести по возвращении эту затруднительную для него экзекуцию. Чтобы успокоить Эвелину, он уже называл экономку "эта особа", "эта дрянь", "мегера" и "чертова тварь". В сентябре Бальзак сообщил госпоже де Бреньоль, что ей следует самое большее через полгода подыскать себе другое место, и она заплакала.

Вдали от своих дорогих "акробатов" Бальзак впал в уныние, хотя разлука, так удручавшая его, предполагалась недолгой; уладив кое-какие дела, он должен был присоединиться к Ганской.

"Никогда еще мне не было так хорошо, я жил душа в душу с моей Эвелеттой; и вот оборвались все милые привычки, все нечаянные радости жизни, возникшие для меня. Я страдаю оттого, что прервано возрождение моей молодости, дивная супружеская близость, превосходившая все мои желания".

Без всяких доказательств утверждали, что Эвелина Ганская совсем не любила его. У нас нет ее писем, но мы знаем по ответам Бальзака, что нередко они были очень нежными: "Три твоих последних письма - сокровище для сердца. Ты отвечаешь всем моим честолюбивым стремлениям, всем грезам любви, рожденным воображением. Как я счастлив, что внушил такую любовь... В разлуке твои три письма приводят мне на память ту Еву, какой ты была в Бадене, тот чудесный порыв сердца..." А это восклицание: "Ах, волчишка, любовь, бурная и долгая любовь, неразрывно связала нас".