Прометей. Ледяное безмолвие

– Не твоё дело. Кому надо, я доложу. И обращайся по званию. Устав напомнить?

Спецназовец пожал плечами и пошёл грузиться. Обратно он с Нутрецовым не полетел. Весь отряд легко поместился во втором десантном вертолёте. Взамен в вертушку полковника сгрузили всё оборудование, которое «спецы» брали с собой на операцию…

…На обратном пути случилось непредвиденное. Вертолёт резко снизил скорость и стал терять высоту. Полковник тут же проснулся и примчался в кабину лётчика. Тот хаотично щёлкал тумблерами и активизировал различные иконки всплывающих голографических окон.

– Что случилось?

– Ничего, – голос лётчика, к удивлению Нутрецова был вполне спокоен. – Машина долгие годы стояла на приколе. Для техники хуже варианта не придумаешь. Никакого обследования или восстановительного ремонта ласточка не проходила. Вот и приходится теперь расхлёбывать: то тот узел вышибет, то другой.

– Что-то отказало?

– Турбина заглохла.

– Мы падаем?

Лётчик не выдержал и, покосившись в сторону взволнованного пассажира, ухмыльнулся:

– Не бойся, командир! А два винта у нас на что? Просто дольше ползти будем. В Сочи мы уже не летим. Ближайший аэропорт, где можно отремонтировать турбину – Ростов-папа.

Вертолёт сложил крылья, опустился поближе к земле и продолжил путь. Но Нутрецов уже не вернулся в салон, а продолжал сидеть за спиной пилота.

Не прошло и получаса, как он почувствовал, что вертолёт заложил вираж и при этом резко снижается:

– Что опять случилось?

– Всё нормально – надо подобрать человека.

– Какого «человека»? – удивился Володя, выглядывая из-за плеча пилота.

– Сейчас увидишь.

Вертолёт выровнялся, и прямо по курсу Нутрецов увидел человека, лежащего ничком на снегу.

– Да он поди уже замороженный!

– Сейчас узнаем.

– Стоит ли? Сможем потом взлететь?

Лётчик повернул голову и уставил свой взгляд на полковника:

– Ты о чём вообще? Как потом жить?

Сказано было веско и предельно серьёзно. Володя ничего не ответил, а просто махнул рукой и вновь уселся на откидное кресло. В висках колотило волнение. Он машинально пощупал сердце – так и инфаркт получить нетрудно. Сколько всё-таки неадекватов в стране!

Вертолёт несколько раз тыкался в снег, но тут же приподнимался над ним. Затем завис в метре от земли. Пилот шустро вскочил и попытался выйти в салон, но уткнулся в полковника. Нервно махнув рукой, лётчик призвал пассажира подняться:

– Чего сидишь? Торопиться надо – машина висит на автопилоте! Как бы её не завалило порывом ветра! Давай, давай!

Нутрецов повиновался. Летун схватил раскладные носилки и бросился к одиноко лежащему на заснеженных просторах телу. Перевернув его на спину, забормотал:

– Жива, слава богу, – он пошлёпал её по щекам – безрезультатно, девушка не пришла в сознание. – Ничего, раз снег на лице тает, значит, всё будет хорошо… – он на секунду завис, вглядываясь в её черты. – Совсем молоденькая. Красивая… Как ты тут оказалась? – переведя взгляд на Нутрецова, неожиданно грубо рявкнул: – Чего стоишь? Носилки раскладывай! – и опять повернулся к девушке: – Сейчас, родная, потерпи. Тебе повезло, что у нас турбина крякнула. Так бы просвистели по верхнему эшелону и не увидели тебя.

Вертолёт без всяких капризов поднял трёх человек в воздух и взял курс на Ростов. Полковник всё же спросил:

– Странно, как она здесь оказалась?

Вертолётчик ждал этого вопроса, ему явно хотелось высказаться:

– Сам не пойму. Километров за двадцать до этого попались брошенные аэросани. Тогда ещё удивился – откуда? Но не стал приземляться, так как рядом с ними ни одной души. Видимо это её транспортное средство. Бензин кончился или двигатель накрылся. Только откуда она ехала и куда держала путь? Вот вопрос! Девушка – одна на безлюдном леднике, где нет ни связи, ни жилья, ни кустика. Только холодная смерть. Странно всё.

– Это она от своих саней всего двадцать километров прошла?

– Двадцать километров – очень приличное расстояние. Видел, какой снег глубокий? Я даже сесть на него не смог.

Глава тридцать девятая

15 апреля Бочаров ручей, Сочи Всё, как во времена Джордано Бруно

– Почему вы вернулись, Арсений Сергеевич?

– А что мне там делать? Я учёный, а не строитель. И как учёный сделал всё, что от меня требовалось. Собрал лучших специалистов: сейсмологов, геологов, климатологов. Но больше я не могу там находиться.

– Почему? – президент не мог понять причину отказа.

– Да поймите, Юрий Константинович, меня гнетёт то обстоятельство, что я занимаюсь спасением избранных. Меня постоянно мучает это обстоятельство. У меня кровавые мальчики в глазах и днём, и ночью.

– Но разве есть другой выход?

Соболевский встал и непривычно для себя резко мотнул головой. Стрекалов никогда до этого не видел эмоций на лице своего соратника, с которым он был знаком без малого двадцать лет. Мало того, далее академик позволил себе неофициальное обращение, чего за ним никогда не водилось: