Промысловые были

– Между прочим, в Голландии… коготок у собаки не дадут без ее согласия состричь! Кх-кхе… Так вот… Они, ну ботинки эти, так же пригодятся. – Мне казалось, что Рыжик даже поддразнивает Тагана и что он зря это делает. – Они также пригодятся для повышения мобильности… пожилых собак, – Рыжик быстро глянул на Тагана, – и собак с проблемными лапами. – И прочитал с особенным выражением: – Яркая со светоотражающими вставками обувь делает вашу собаку нарядной и заметной в любое время суток.

– На хрена заметной?! – не поверил я.

– Охлаждающий инно… вационный жилет двойного действия помогает собаке сохранить оптимальную температуру тела при любой температуре окружающей среды… Достаточно смочить жилет водой, отжать и одеть на собаку…

– «Надеть» вообще-то по-русски, – сказал я.

– Задницу им бы отжать! – поддержал Таган.

– Рюкзак для собак «Полисад-пак» с карманами для двух бутылок воды…

– Прекрати! – взвизгнул я.

– Да вы че?! – буркнул Старшой.

– Каждой собаке, – заходился от восторга Рыжик, – после прогулки и прочей активной деятельности нужен отдых и местечко, где никто ей не мешает предаваться сладким снам и воспоминаниям, где можно удобно вытянуть уставшие лапы или, наоборот, уютно свернуться клубком. Предлагаем потрясающий лежак для ваших питомцев! А че – нормально! Туалет для питомцев… – вскричал Рыжик, – представляет собой эстетическое приспособление… с выдвижным ящиком и лопаткой в комплекте…

– Их бы самих этой лопаткой… по комплекту… – еще ниже проворчал Таган и закрыл глаза…

– Легко переносится благодаря улучшенной декоративной ручке. Теперь туалет не надо прятать в ванной. Его можно размещать в любом месте, и он везде будет вызывать восхищение своим удобством, красотой и функциональностью. А уж как котя будет рад! У него будет свой укромный уголок, скрытый от посторонних взгля…

– Ай-яй-яяяяяй! – закричал Рыжик, потому что Таган, молниеносно хватанул Рыжика за окорок, улегся, возмущенно ворча:

– Т-те устрою лежак…

Рыжик, пряча глаза, скулил.

– Одурел, старый? – рявкнул Старшой на Тагана, и тот втянул голову, зажмурил и плоско вжал глаза. Старшой погладил Рыжика, который беспомощно перевернулся на спину и стал лизать Старшому руку. Видна была выступающая грудина и два завитках шерсти на уровне передних лап – на границе рыжего и бежевого. И передние лапы – сложенные углами и болтающиеся. А Старшой говорил образцово-воспитательным низким голосом.

– Рыжик. Ну Ры-ыжик. Ну ла-а-адно, тебе ла-а-адно.

Приближались пороги, и Старшой спустил их на моторе, а ближе к избушке стащил с наших шей петли. Если туда петля надевалась «по течению», смешно уменьшая, удлиняя и косоглазя голову, то теперь, когда петлю протаскивали против шерсти – то мешали уши и шкура собиралась складками и комично давила на лоб, на глаза. Рыжик топырился и только натягивал петлю, затрудняя освобождение.

При подъезде к берегу мы отработали «выпрыг с носа» – важный элемент пилотирования, вызывающий у начинающих собак массу нареканий. Река наша горная, мелкая и особенно каменистая у берега. Старшому надо быстро причалить в точное место, заглушить и поднять мотор и, перебравшись на нос, выпрыгнув, удержать с берега лодку. Меж двух камней и целил Старшой. Мы заходились дрожью на носу и, засидевшиеся, мечтающие пронестись по берегу, изготовились к прыжку. Когда уже было рядом – сиганули, оттолкнувшись от лодки и сломав ей курс так, что она наехала на камень, а на нас обрушился целый камнепад эпитетов.

Ночью я снова влетел в капкан, а Рыжик снова ухитрился безнаказанно сожрать приваду. Он запустил[4] два капкана, сдвинув их вбок лапой и не то стряся, не то как-то еще рассторожив. «Н-да… – сказал Старшой с задумчивым холодком. – А я смотрю, ты умный… Не зна-а-ю…»

Следующее утро выдалось седым, хмурым с промозглинкой и со сквозной какой-то серебряностью… В первом же повороте на длинном галечнике гнутыми головешками сидели глухари, штук семь. Они были настолько замершими и непохожими на живых существ, что когда, черные, медленно покачиваясь и вертикально задрав головы, пошли к траве, то их зачаровывающая медлительность буквально разорвала наши глотки восторженно-возмущенным лаем. Пахло от них невозможно – почему-то печенкой, переваренной хвоей и какой-то кислинкой! Старшой выпустил нас, и мы, подняв брызги, рванули на галечник. Глухари взлетели и, рассевшись на прибрежные листвяги́, замерли черными почками.

…Боюсь, не описать того чувства дела, которое объяло меня с головой, едва я облаял первого в жизни глухаря, и которое объяснило мое предназначение, одарив проблеском откровения, речь о котором впереди…