Промысловые были

Эх, люблю я Красноярск, Красноярье, все Доуралье, Дальний Восток, каждый голос из каждого города – мне родной. Вот жил когда-то и было два места – наш кусок Енисея и средняя полоса. А теперь? Разве меньше любви достается каждому месту? Все мы придумываем, и кажется, что есть сильный мир. Как в эфире будто, голоса мужиков, а на самом деле радиоволны и сотни вест ночной тайги.

С какой же механической силой нам навязывается сама собой эта самая «современная» жизнь. Что самое дорогое – воспоминания о детстве, о семье. Если этого нет – это как нет груза, пустой и свободный путь. Себя не жаль.

Осадить, мягко, как в пухляк – пухлый снег, растворить жизнь. Какая разница, где я? Это все Россия. Не разрываться душой, а везде быть. Огромным и спокойным быть.

Если мы и вправду русские люди, то неужели у нас так много друзей вокруг, чтобы позволять себе внутреннюю рознь?

Есть люди, обожающие болеть.

Кто сказал, что надо оставить след – европеец какой-то. Думал о тысячах достойнейших людей, не оставивших никакого следа. О том, что поступки ничуть не менее важные и бессмертные вещи, чем какой-то «след».

16 окт. С утра ясно, 10 градусов. Потом тепло, дождь. Вспоминаю, вернее, оно само вспоминается, несется, столько всего хорошего. Начинаю читать «Визитные карточки». «Завернули ранние холода»… Прекрасно как! Пароход… да все… И вправду сколько в жизни всего крепкого, хорошего. Пароход, Красноярск, автовокзал, дороги. А все время гонит человека какое-то неустройство. Как ветер – из области повышенного давления в область пониженного. Давление воспоминаний. Вспоминаю – ни разу почти не был спокоен в дороге, ни разу. Раз, пожалуй, когда ехал в Овсянку на Астафьевские чтенья. Один в каюте. Дождь. И потом Енисейск. Падение, разочарование – от Енисея, Севера и простора, морского почти – к освещенному мертвым светом светофора перекрестку, запахам мокрого города. Да, вот эта тяга вечная. Тяга несобранной, что ли, жизни, когда все порозь. Не в одном узле. Когда слишком многое любишь.

30 окт. Раньше жизнь казалась туманной, светящейся, уходящей вдаль и ввысь дорогой с ослепительной тайной и наградой в конце. Потом случались люди, города, и все казалось что впереди эта даль, дорога, а потом, взглянув назад, ясно, что если что ценное и есть, то эти единственно данные города, люди, дороги. Все это обрастает яркостью, становится каменным, прочным, выпуклым – навсегда.

Белый иней на деревьях по свинцовому небу. Как все по осени особенно первобытно – грубо наколотые дрова вокруг печки, обледенелое парящее ведро. Кто-то из мужиков говорит про товарища: «Еще два-три дня, и в Байкит намыливается – защекоталось у него!»

1 нбр. Сибирская природа очень близка чему-то космическому, ей очень идет далекая, странная, зовущая музыка, здесь, главное, даль, и эта даль так огромна, что всегда оставляет в душе ощущение манящей неразгаданной тайны, голода и изнурительной тяги за уходящим. В средней России, даже самой северной, все совершенно по-другому, там и состояние души домашнее.

Как, бывает, упустив зверя или рыбу больше всего на свете хочешь исправить эту неудачу, добыть, вернуть. Это было с Николаем Ростовым. И Толстой судил его за то, что просил тот у Бога не здоровья близкому, не счастья Родине и человечеству, а именно добычи. Но это ведь понятно. Охотник, наверно, и не может по-другому. Мы же не живем разумом, мы же не машины. Мой друг рассказывал, что, когда первый раз стрелял по сохатому, не запомнил звука выстрела, не услышал его, настолько весь был в своей эмоции. Вот я и не понимаю, сколько должно быть в жизни разума, а сколько остального.

Сегодня по радио договорились, что «деньги – единственный в мире измеритель любви (говорила женщина). Если человек вас не любит, он вам не даст денег» – это дословно.

«Вы переписали историю Европы», – сказал какой-то американский деятель солдатам европейского контингента после событий в Боснии. Откуда у них эта любовь к фразам?

Вспомнил запись в избушечной тетради у Витьки на Бираме: «С литературой у тебя туго нынче. «Справочник связиста» сам читай».

В книгах прошлое людей имеет законченный и заведомо совершенный вид, а жизнь текуча, и, переживая передрягу, не знаешь, не чувствуешь еще этой будущей законченности. Силен и спокоен тот, кто уже видит ее.

А как большинство людей живут без тайги?