Промысловые были

В островах охотник
Цельный день гуляет
Яму щастья нету
Сам себя ругает.
Поехал охотник
На теплыя воды
Где гуляла да рыбка
При ясной погоды,
Там на берегу вздумал уснуть одохнуть.
А там на берегу-береге
Да сплелися два дерева,
Сплелись кедер с пихтою,
Со пихтою да со мяконькою,
Не со елкою колючей – с пихтою мяконькой.

Прощался, одухотворенный, а в аэропорту сидел в зале с бурятской семьей. Бурятки, пожилая и молодая, с ними близняшки – две девчонки. «Годовалые, видно», – он тогда еще не различал месяца́ у младенцев. В красных комбинезончиках, молчаливые. Щеки огромные, смуглые… Обратно спокойно летел: вечерний Байкал сквозь облака, и Иркутск светящимся кораблем. Корабличек бравый…

3

Наталья оказалась бесхитростной, жаркой и отходчивой. Могла обидеться из-за пустяка. Если подует от кого холодом, грубостью – краснела трепетно, как под ветром остывающий уголек. Горячая волна неожиданно во влажное продолжалась – розово наполнялись влагой ее выпуклые большие глаза, и эта краснота в веках была еще беспомощнее, чем слезы. В магазине, когда чеснока не досталось Ивану в тайгу – расплакалась. Ксения правду говорила Ивану: «Береги, она не елка, не колюча, а пихточка мяконька».

Пихта-то пихточкой, а когда приглядная женщина долго и безнадежно не выходит замуж, то подозревают какой-то нутряной изъян или интригу. Хотя чаще все проще. У Натальи была по молодости неловкая любовь, а потом отца разбило, и она ходила за ним, пока младшие братья и сестры не попереженились. «День за днем горшки выносила – какой тут замуж?» А потом, когда тятя умер, как-то потяжелела, подоглохла и в молитву ушла. Все Иваново приняла, верно зажила, хотя тайга-природа суровей оказались, чем в Бурятии. Зато и впечатлила добычей. Поначалу взбунтовалась: «Пошто собакам столь рыбы даешь?» Работы не боялась, а главное – хранила дом и веру. Заскучала без цветов, говорила: «Мне хоть кысачьи лапки, но не только чтоб рядки», насадила цветник, и Ивану приятно было, хоть и не понимал «мальвов с георгинами» и любил таежное: жарки, саранки, марьин корень. «Их цвет пусть и падат быстро, но живой, а дурак этот георгин стоит, как с пластмасса, вылитый».

Наталье очень хотелось быть нужной, и Ивану страшно думать было, если б она другому досталась. Если б его нужда и ее избыток не совпали. Оно в молодости бывает: что надо обязательно свое, нутряное, недомятое кому-то в ноги вывалить, как пушнину, – и в том и смысл. А потом окажется, что все это избыто давно и в чулане висит, а главное, что ты сам на приемке стоишь.

Брачили их в молельном доме у Ивана в поселке, а спустя год родился Петр Иванович. Носила Наталья не сказать, что легко, но как-то уверенно, как заранее знакомое и пережитое. Иван же, конечно, и хотел дите, но не подозревал, насколько все по годам откроется… Со старшими по-другому было, моложе был, больше на работу глядел, и непережитое в Пете и скопилось.

Еще в самом начале беременности, когда Иван с тайги вваливаясь домой, то шел уже к имя́ с большой буквы, к имя двоим. И так отрагивал хозяйски, так допрашивал Наталью о том, что с ней происходит, что, казалось, бабье устройство знал лучше ее самой. Ночью Наталья брала заскорузлую Иванову руку и прикладывала к животу, ею щупала: «Слышишь, шебарчит? Притих. Тебя чувствует». Лежали, затаив дыханье, ждали-гадали, чем забьет: ручкой, ножкой? Какие там экспедишники со своей сейсморазведкой! Что они знают о залегании? Иван, прижавший ухо к женским недрам, был во сто раз чутче тысячи датчиков, а живот – огромней любой синеклизы.

Когда прислушивался и там ударяло, то голова оказывалась вмещать – как так? Как вообще может быть – то еще ничего, а то вдруг из этого ничего целая жизнь, судьба, дорога. И почему, когда она зарождается, только тихая ночь стоит и туман молочно ползет из распадка? Почему горы не сотрясаются? Реки не взламываются и не выходят из берегов? Пушки не бьют? Почему, когда ядро судьбы в полет срывается, не сотрясаются души от отдачи?

Все думают, что старообрядцы обязательно дома рожают. Но все от обстоятельств зависит, и Наталья рожала в роддоме. Сначала увидел сына в люльке, спящего, с безмятежным пригожим лицом. Потом уже дома, когда развернули и открылось поразительно маленькое существо, ножки с микроскопическими ноготками, головушка с залысинками, с прижатыми ушками. И живые настоящие глаза…