Ленечка так посмотрел на Жанну, что изошелся слюнями, поперхнулся и долго-долго откашливался. Затем с обиженным видом слазил на свои антресоли и вытянул из груды картин холст на подрамнике, превосходно натянутый, проклеенный и загрунтованный, сует Жанне, а сам отворачивается. Жанна благоговейно приняла Ленечкин подарок и говорит, что теперь он точно не осыпется, а как его написать Жанна знает, потому что сама того не ведая написала дочку Понтилы, да так правдиво, что сама под впечатлением.
– Ну, Понтила, Валерка Шведов, помнишь? Женился на Наташке Черепахе, а она его ножом пырнула. Умер лет двадцать назад, детей Наташке не оставив, по крайней мере так мы думали. Оказывается, оставил Валерка потомство, причем своеобразное. Я когда писать ее начала только поняла, что Валеркина кровь, – Жанна помолчала и горестно добавила, – мудисткая.
– А, мудисты, – улыбнулся Ленчик, – как же помню. И главмуд у них был, огромный такой.
– Ага, он, Валерка. Чего они с мудотрубой не вытворяли только, пока госбезопасность не вмешалась.
– И про них в этой книжечке написано.
Жанна снисходительно посмотрела на Ленечку, а тот невозмутимо продолжал:
– Там описывается один тевтонский орден утомленных, который является приемником еще более древнего ордена уставших, который… И так до самой Месопотамии. Так вот, мудисты не от муд произошли и не от мудрости, а от усталости. «Мюден» со старонемецкого – усталый, утомленный.
Жанна недоверчиво покусывает куриную ножку.
– А чего хотели эти уставшие?
Ленчик пожал плечами и презрительно улыбнулся.
– А чего все мужики хотят? Бабу, естественно. Самую лучшую.
– Ленечка, – взмолилась Жанна, начиная что-то подозревать, – ты скажи, как в книжечке написано.
Ленечка грустно посмотрел на Жанну, отхлебнул винца и потыкался вилкой в тарелке.
– Дословно не скажу, но это связано с рождением Бога, точнее с той, которая должна Его родить.
Жанна вспомнила знаменитые приколы мудистов, когда они отлавливали незнакомую девушку, мудотруба залезал к ней под юбку и играл на своем инструменте. Конечно, подавалось это как озорство и сексуальная революция, но по сути это была проверка женской сексуальности на соответствие некой частоте.
– И то, что Главмуд оставил потомство – очень странно, – вслух размышляет Ленечка, – потому что уставшие – по сути евнухи в гареме своего господина. Они ищут Деву, но никогда не прикасаются к ней. Значит, что-то произошло, и это связано с твоим Майклом.
Потом Ленечка сказал, что ему еще в Павловск ехать, он, де, устроился в тамошний музей: часики чинит и заводит по вторникам. Денег не много, но зато доступ к запасникам музея, а там такие сокровища, что дух захватывает. И Жанна осталась одна. Она доела цыпленка, допила вино как из бутылки, так и из Ленечкиного бокала, повалялась в сытости на диванчике и вымыла посуду. Закрывая Ленечкину комнату, Жанна подумала, что больше никогда сюда не вернется, но тут же отогнала эту вздорную мыслишку, закрыла входную дверь и опять подумала, что Ленечка чего-то не договаривает, спускаясь по лестнице Жанна поняла, что Ленечка попросту соврал, потому что сегодня понедельник. И Жанна с подрамником под мышкой заспешила к метро.
3
Женька, вся такая бескомпромиссная в пеньюаре от Версаче рывком открыла входную дверь, имея намерение зашибить всякого, кто посмел потревожить ее в столь поздний час, и отшатнулась, словно увидела перед собой по крайней мере черта. Анька прижималась щекой к откосу, отрешенно шарила глазами и молчала.
– Ну и? – наконец поинтересовалась Женька.
Анька уронила взгляд, попыталась усмехнуться:
– Ну и… ну, – говорит и ее глаза предательски блестят.
Женька задумалась всего на мгновение, а затем схватила Аньку за грудки, протащила через порог, прижала к стенке, и орет:
– Что случилось?
Ноги у Аньки подкосились и она, выпав из Женькиных объятий, очутилась на полу:
– Все!!!
Женька рухнула следом, обняла Аньку как Иван Грозный убитого сына и безмолвствует, Анька же, истекая невидимой кровью, пялится в неопределенном направлении, чувствует тепло Женькиного тела, слышит стук ее сердца и теряется в догадках, кто она, где она, почему она… и потерявшись окончательно, смежила веки, улыбнулась и уснула. Женька отнесла любимое тельце в спальню, торжествуя и презирая себя одновременно, осторожно раздела, укрыла невесомым одеялом и вышла вон.