Проощание с детством

Комната поплыла. Рита видела перед собой теплое, залитое солнцем море. Его волны медленно набегали на берег, осыпая ее ноги бисером брызг. Ей так хотелось погрузиться в него, коснуться воды пальцами, но почему-то она стояла неподвижно и никак не могла заставить себя сделать хоть шаг в сторону спокойной морской глади.

— Са-а-аш… — через сон позвала она, — иди сюда… — ее пальцы, высунувшиеся из-под одеяла, лизнул сквозняк, стелившийся по полу. Она открыла глаза.

Саша отложил учебник и сел на край разобранного дивана, погладил ее по волосам.

— Сегодня Королева не собирается вставать вообще? — нежно спросил он. Рита нахмурилась.

— Не называй меня так, — попросила она беззлобно. В этом прозвище было что-то обидное, гадкое. Из ее прежней жизни, когда ей хотелось быть королевой, холодной статуей, хозяйкой чужих судеб, смеявшейся над чувствами. Теперь же у нее появились свои чувства, а вместе с ними и уважение к чужим. Да какое ей дело до других? Да пусть все исчезнут. Все, кроме Саши.

Она взяла его руку и потянула на себя, увлекая следом на диван.

Некоторое время они лежали молча, обнявшись и слушая шепот дождя. Слова казались лишними. В них не было необходимости. Они говорили на каком-то другом языке, неотрывно глядя друг другу в глаза. Никогда прежде Рите не было так хорошо просто молчать с кем-то, просто находиться рядом, без каких-либо решительных действий.

— Рита… — тихо начал Саша, но осекся.

— Что? — откликнулась она.

— Да нет, ничего.

Она молила его про себя, чтобы он больше не нарушал тишины, чтобы не в коем случае не говорил ей, что любит. Тогда все волшебство и понимание исчезнет. Тогда их отношения станут обычными, простыми, таинство закончится. Пока — это было секретом, о котором знали только они двое.

Рита тихонько всхлипнула, она сама и не заметила, что по щекам ползут слезы, но Саша заметил.

— Что с тобой? — спросил он.

— Саш, что с нами будет дальше? — через слезы прошептала девушка, крепко сжимая его ладонь. — Антон вернется уже в среду…

Саша тяжело вздохнул и перевернулся на спину, уставившись в потолок, освещенный тусклым светом торшера, стоявшего возле кресла в углу.

— Это ничего не изменит, — сказал он после некоторой паузы, — я люблю…

— Тише, — перебила Рита и приложила пальцы к его губам, — молчи.

Дождь тихо накрапывал за окном.

— У нас есть еще время, — весело заявила она и прижалась к Саше, обняла крепко-крепко и спрятала лицо в его отросшие волосы, — давай проведем его с пользой?

Несколько часов подряд Оля пролежала в одной позе. Она зашевелилась только тогда, когда все конечности у нее затекли и похолодели. Ей казалось, что она парализована, что руки и ноги больше не будут ее слушаться, но это было только ощущение.

Небеса оплакивали ее судьбу и жизнь ее ребенка. Ребенка, который никогда не родится. Ребенка, который никогда не увидит неба темно-вишневыми, как у его отца глазами. Ребенка, который был ее билетом в другую жизнь, шансом начать все с начала. Начала. Новую жизнь.

Оле хотелось выть, но она молчала. Тишина давила на виски.

Неслышной тенью она соскользнула с кровати и подплыла к окну, застыла, глядя в безрадостную дождливую серую даль. В этих небесах больше никогда не будет солнца. Оно убито. Оно умерло вместе с маленькой только зародившейся в ней жизнью.

Оля выпила бы спирта, но дома не было не капли. Оля перерезала бы вены, но в голове звучал голос бабушки, твердивший о том, что самоубийство это страшный грех. Ее не будут отпевать в церкви, ее не похоронят на святой земле и Бог никогда не простит ее заблудшую темную душу, никогда не примет в свое небесное царство.

— Господи, помилуй… — прошептала Оля, краем длинного бабушкиного свитера вытирая слезы, бегущие по ввалившимся щекам. — Господи… упокой…

Она осела на пол и вцепилась в давно нечёсаные волосы. В таком состоянии ее и обнаружила мать. Рывком она заставила девушку подняться и доволокла до дивана.

— Хватит реветь, — сухо сказала она, закатала рукава Олиного свитера и внимательно осмотрела ее руки. Девушка без труда догадалась, что мать предугадала ее мысли о самоубийстве.

— Успокойся, — сказала Наталья, сходила на кухню за стаканом воды, противно пахнущем валерианой, и телефоном, — вот, выпей.

— А телефон зачем? — покорно спросила Оля, в несколько глотков осушив благоухающую жидкость.

— Позвонишь кое-кому сейчас, — коротко ответила Наталья и присела рядом, тяжело вздохнула и тряхнула густыми волосами. Она выглядела уставшей и напряженной, все черты ее лица натянулись как струны, даже редкие морщинки разгладились. Подбородок сжался и на худых скулах очертились линии челюсти.

Оля догадывалась, кому она сейчас будет звонить и с кем говорить. Ей было уже все равно. Самое страшное случилось и все, что ждало ее теперь, каким бы чудовищным оно не было, казалось терпимым.

Она понимала, что у них с Александром Викторовичем нет никакого будущего. Если с начала оно еще могло быть, то теперь не осталось никаких шансов. После того, как она позволила убить его ребенка — без вариантов.