Проощание с детством

Саша вдруг почувствовал светлую, зарождающуюся внутри нежность и ему захотелось обнять ее. Конечно же, он этого не сделал.

— Пожалуйста… — взмолилась Рита, цепляясь за его руку. Пальцы у нее были холодные после улицы, а кожа приятная, подобно лепесткам цветов или листьям тропических растений.

— Отец, да?

Саша хотел как-то отшутиться, но после того разговора на крыше в этом уже не было смысла.

— Знаешь… — он позволил себе поправить прядку ее волос, выбившуюся из общей массы, заправить обратно за ухо, — все в начале было хорошо. Первые пять лет мы старательно делали вид, что ничего не произошло. А потом отец стал выпивать, сначала понемногу, но это его пристрастие становилось все сильнее. Глядя на его падение, мать села на антидепрессанты…

Рита слушала его молча, внимательно, даже не моргая и была первым человеком, которому он решился это сказать. Может быть он пожалеет об этом потом. Может быть он пожалеет об этом уже очень скоро. Сказанного нельзя возвратить назад.

— Не вини себя…

— Они хотели спасти меня и погибли сами… — слова повисли в воздухе. Рита медленно покачала головой.

В эту минуту он жалел о том, что он не сирота. Если бы люди, о которых он говорил сейчас, были мертвы и смотрели на него с небес, а не болтались, застрявшие между нескольких миров, все было бы куда проще. Но они были живы. Вроде бы живы. Рита как будто уловила о чем он думает.

— Так продолжаться не может! — с жаром прошептала она, приблизилась к нему и ухватила его за руки. — Саша, так больше не может быть! Ты тоже пропадешь… и все это будет бессмысленно, тщетно…

— Что ты предлагаешь мне? — нахмурился он.

— Пойдем, — Рита встала и ему тоже пришлось, потому что она упорно не желала выпускать его ладони из своих холодных пальцев, — пойдем со мной… ты не сможешь помочь им. Ты погубишь себя… Пожалуйста…

— Да о чем ты говоришь!? — Саша ощутил волну негодования, которую ему безумно хотелось выплеснуть. Но перед ним стояла совсем другая Польских, сбросившая маску своей надменности, отказавшаяся от своей игры. Она не сделала ему ничего плохого и втыкать иголки в ее душу было непозволительно.

Рита вытащила из кармана своего пальто ключи и подняла на уровень его лица.

— Это ключи от квартиры моего бывшего, — смущенно проговорила она, — он уехал по делам в Москву и просил меня кормить его кошку. Пока он не вернется, мы можем быть там…

— Ты сбрендила!? — не сдержался Саша, — с чего ты взяла, что я соглашусь жить с тобой в квартире твоего бывшего!? — в последних своих словах он сам заметил плохо скрытую ревность и засмущался этого. Конечно, у Риты было много мужчин и думать о них было актом мазохизма.

Он не может бросить родителей. Он ничем не может помочь, но бросить… Побег — это трусость.

— С того, — понизив голос, продолжала девушка, — что, если ты откажешься, я покончу с собой…

Саше захотелось ее ударить, и он сделал бы это, не будь ему так мучительно жаль эту безмозглую девчонку.

— Ты дура.

— Я просто хочу спасти тебя. Вытащить из этого ада, — грустно поделилась Маргарита и выглядела она полной решимости сделать это любой ценой. В ней снова было что-то от прежней королевы интриг, правительницы их никчемных судеб.

— Это не мешает тебе быть дурой, — вздохнул Саша. У него не было никакого другого выхода. Так он оправдывал себя, лишь бы только не признаваться, что его прельщает перспектива сбежать из дома с этой девушкой.

Глава одиннадцатая

Олино возвращение домой не было таким ужасным, как она того ждала — матери попросту не оказалось дома. Девушка тихонько проскользнула в пустую квартиру, закрыла дверь и прижалась к ней спиной, вслушиваясь в гулкую сонную тишину.

Ей хотелось убежать. Вернуться к Марине, чтобы все время рядом была подруга и ее шумный надоедливый брат Стасик, все время задававший глупые вопросы, как любой пятилетка, только начинавший открывать для себя окружающий мир. Здесь же было слишком тихо, слишком мертво, неуютно и мрачно. Никто никогда не пытался наполнить эту квартиру теплом. Никто даже убраться здесь не пытался и с момента смерти бабушки, они только и делали, что зарастали вековой грязью.

Оле отчего-то стало страшно — по ее телу пробежался неприятный холодок, и чтобы сбросить с себя этот морок, она стала стаскивать свои сапоги, раздеваться, медленно и аккуратно.

Ей казалось, что сейчас она зайдет в комнату, а на кровати в углу, как и когда-то, будет сидеть маленькая сгорбленная старушка в черных одеждах с добрым нежным лицом, тихо бубня слова молитв. Эта картина была настолько реальной, что девушка никак не могла преодолеть опустившийся на нее ужас.

Она присела прямо на пол в прихожей и спрятала лицо в ладонях.