Согласно его расписанию через несколько дней ему предстояло лететь из Парижа в Нью-Йорк. В эти несколько дней могло уместиться ох как много поездок! Что касалось меня, здесь у меня хотя бы была крыша над головой, а что ожидало в Нью-Йорке – кто знает? Я хотел какое-то время понаслаждаться ничегонеделанием, но надежды на это было мало. Между тем в гостиной разразилась гроза.
– Я не хочу иметь с вами ничего общего, люди! Я иду к себе и не хочу видеть ваши лица!
Он велел Марио везти его домой одного.
Небо было чистым, день прекрасным. Белые облачка, вытянувшиеся над Альпами, отбрасывали случайные тени на коров на соседском поле. Где-то в здании стучали рабочие. Казалось, рабочие долбят во всех местах, где я останавливаюсь. На улице было так хорошо, что я решил выбраться в город и устроить шопинг. Йогиня уже ушла за покупками. Я пошел в супермаркет и просто бродил по нему. В такие моменты чувство свободы действовало как наркотик. Моя голова была настолько пустой, я чувствовал такое умиротворение, что до покупок дело не дошло. Я просто не мог думать о том, чего я хочу. На обратном пути я решил посмотреть, что там происходит с этим маленьким седовласым гномом. Чем ближе к его дому я подходил, тем сильнее свербило у меня в животе, но сопротивляться желанию заглянуть к нему я не мог.
Добравшись до нижней ступеньки и заглянув внутрь, я увидел, что все остальные уже там. Кто-то заметил меня, и он велел мне быстро заходить. Неожиданно снова в благодушном настроении, он тут же объявил, что его пригласили на обед, приготовленный мной. Я подыграл ему, все снова загрузились в машины и поехали назад на квартиру. Абсурдность того, что я вообще пошел к нему, поразила меня до глубины души. Он был как доза для наркомана, его всегда было мало. Почему? Я что, настолько подсел на него? Я что, был настолько глуп? Но факт оставался фактом: меня несло течение, неподвластное моему контролю, течение, которое било меня обо все препятствия, встречавшиеся на пути.
Вернувшись в квартиру, он снова был в приподнятом настроении и снова… хотел ехать.
– Каков план?
Все предложения отвергались или игнорировались. Он кричал на Марио. Он кричал на Нью-Йоркершу. Затем он принялся за меня, начав ругать мои картины. Я работал над маленькой акварелькой в другой комнате.
– В них ничего оригинального! Никакого искусства, никакого мастерства!
На все было большое «Нет!», пока он не начал вспоминать цветную осень в Вермонте, Ванкувере и замечательные пейзажи на Северо-Западе, виденные им во время путешествия через Северную Америку на локомотиве «Санта-Фе».
Затем, чтобы сбалансировать свои рассуждения о красоте, сказал:
– Сейчас я бы там даже срать не сел!
За окном было прозрачно и холодно – чудесный день. Большая белая гостиная была заполнена светом, и мебель была такой комфортной. Мы наслаждались отдыхом и покоем, пока Нью-Йоркерша зачитывала ему имейлы от людей, которых Юджи интересовал. Молодой грек писал Юджи, что он изменил его жизнь.
– Порви и выбрось! – был его ответ.
Она прочитала еще одно письмо с «каким-то идиотским вопросом» о шансах на просветление.
– Девушки на кассе в супермаркете имеют больше шансов! Порви и выбрось!
Марио сказал ему, что друг, присматривавший за квартирой Юджи в городе, собирался навестить его.
– Хорошо! Я передам ее ему и уеду.
В то утро он с женщиной из Венгрии занялся выбрасыванием ненужных вещей из кухни. Самолюбие Йогини было уязвлено, поскольку он не позвал ее.
Нью-Йоркерша хотела вымыть свою машину.
– Почему ты хочешь ее помыть? Иди и помой свою голову!
Друг, который повсюду возил его в течение нескольких недель, собрался уезжать. Он еще за порог не вышел, как Юджи уже выпроваживал его.
– До свидания, спасибо, сэр! – сказал он, раньше времени пожимая ему руку с некоторым пренебрежением и подталкивая.
– Подожди, Юджи! Я могу побыть еще пару минут! – Он хотел задержаться хотя бы еще на несколько мгновений прежде, чем уехать.
Нью-Йоркерша делала бронирование. Гречанка сидела на диване и улыбалась, как ребенок, наблюдая за тем, как он хватает какую-то еду на кухне. Женщины вообще любили смотреть, как он рыщет по холодильнику, закидывает сыр или конфетку из «Леонидаса» в рот, шарит рукой по полкам в поисках вкусностей. Он стоял перед полкой, жуя круассан, или забирался пальцами в пластиковый контейнер с рисовыми палочками и засовывал их в свой беззубый рот.
– Так мило! – хихикали они.
Нью-Йоркерша предложила купить ему еще одну из его любимых рубашек.
– Юджи, можно я куплю тебе рубашку такую же, как эту?
– Зачем? – деловито спросил он.
– Эта уже износилась, Юджи.
– Я уже сам износился.
Он действительно уже износился. Только делом времени было наше окончательное расставание с ним, расставание с телом, выдуманным миром. Все понимали, что нам повезло быть сейчас там, и каждый надеялся на лучшее, но где-то в глубине наших несуществующих умов мы все знали, что долго это не продлится.