Пропащий

– Не называйте это самоубийством. У вас не было выбора рождаться или нет, но некоторый контроль над смертью у вас есть. Если я в чем-то и уверен, так это в том, что я снова упаду, а я не хочу так страдать. И не надо мне рассказывать о том, что жизнь священна. А как же все ваши солдаты, которых вы убиваете в Ираке и Афганистане? Ни смысла, ни значения в страданиях нет, сэр! Не надо рассказывать мне всю эту ерунду. Сэтими идеями можете сходить в церковь!

Как-то я получил письмо от Баладжи, что Аджа из Путтура парализован. Это случилось с ним в тот же день, когда упал Юджи. Мы были в комнате одни, и я рассказал Юджи о проблеме со здоровьем у Аджи. Он стал вспоминать время, когда тот навещал его в Бангалоре. Я спросил, что он о нем думает. «Хороший парень, – сказал он, – настоящий и искренний». Нечасто можно было услышать от Юджи произнесенную уважительным тоном похвалу подобного рода.

Дневная игра света и тени на стенах и мебели его парниковой «пещеры» непременно сопровождала его обычные разговоры, но интенсивность их постепенно снижалась, словно увлекаемая садящимся за горизонт солнцем. Похожий то на бесенка, то на труп, он продолжал дирижировать событиями со своего дивана.

Когда мы оставались ночью наедине, я не спал и наблюдал за ним до самого утра. Поддерживая огонь, я подбрасывал дрова в печку до тех пор, пока не становилось очень жарко. Но не тут-то было.

– Слишком холодно.

Я еще подбрасывал дров.

– Здесь слишком жарко, я вспотел.

Я в ужасе ждал, пока комната остынет. Как определить, когда слишком жарко? Когда слишком холодно? А между тем в тишине продолжали тикать настенные пластиковые часы, а далекий церковный колокол отбивал время. В пять утра, оповещая об очередном рассвете, начинал выводить свою песню черный дрозд. Я мечтал о длинном ночном сне и потому, дождавшись первого посетителя, старался быстрее улизнуть наверх.

Скоро у Юджи снова встала проблема запора, но его отношение к этому факту было обычным: «Не называйте это запором, сэр! Тело само о себе позаботится!» Если бы он согласился на капельницу, это помогло бы восстановить силы. «Ни за что!» Как обычно, не имея возможности что-либо предпринять, ситуация виделась нам гораздо более страшной, чем была на самом деле. Избежать тревожных разговоров было нереально. Не волноваться и не выражать обеспокоенности считается знаком безразличия, но привязать отсутствие заботы к результатам практически невозможно – он всегда действовал, не думая о результатах. Через две недели настал день, когда он совсем отказался от еды. Он по-прежнему страдал запором и требовал, чтобы я постоянно находился рядом на случай, если ему понадобится моя помощь. Я был как собака на привязи: лишь один раз за день я глотнул свежего воздуха, выбежав на несколько минут в оазис супермаркета. Пришел вечер, а он так ничего и не ел. Отовсюду приехали его друзья. Обстановка напоминала воссоединение семьи у постели умирающего родственника. А я все думал о том, что после сорока лет рвоты, или, как он постоянно говорил, «избавления» от пищи, его тело было изношено.

– Почему вы постоянно меня заставляете? Я не собираюсь есть!

В тот день я устал сильнее обычного. Я завалился в угол позади него, и в следующий раз, когда нужно было подтянуть его на диване, собирался так долго, что он попросил Авнера поднять его. Похвалив его, он пожаловался, что я его обижаю. Чтобы компенсировать чувство вины, я спросил Авнера, что он собирается делать оставшуюся часть вечера. Я покраснел, зная, что Юджи, вероятно, почувствовал мое нежелание. Мне было стыдно. Кроме того, Авнер – молодой израильтянин – чувствовал себя с Юджи так легко и свободно. Я понимал, что подхожу для работы со стариком меньше, чем кто бы то ни было. Я бы не удивился, если бы в один прекрасный момент он попросил меня исчезнуть. Так было бы лучше для всех. Но со мной еще не было покончено. Он не собирался позволить мне сорваться с крючка. Да и как бы туго мне ни приходилось, если бы он это сделал, я бы почувствовал себя несчастным.

Юджи неоднократно предлагал мне четыреста тысяч долларов «в награду». Он делал это так часто, что я начал размышлять о том, как потратить такую огромную сумму. Это обещание было одновременно невероятным даром и проклятием. Чем чаще он его повторял, тем больше я задумывался о своих скрытых мотивах. Было безумием думать о возможной прибыли от его смерти.