— Что? Ни одна… Тем более что вы не можете ничего обнаружить.
Снова возникла тема продажности религиозных идей. Религия не имела никакого отношения к тому, чем он являлся. Религия — это бизнес, продающий духовность за деньги.
— То самое грязное и вонючее дерьмо. А вот это дерьмо ценно, — сказал он, имея в виду настоящие экскременты. — Ты можешь прожить на нём.
Он рассказал о монахах-агхори в Гоа, употреблявших в пищу свои экскременты до тех пор, пока не появились португальцы и не перебили их всех.
ГЛАВА 42
«Вы постоянно пытаетесь перевести те вибрации на свой язык, вы пытаетесь их понять, потому что хотите извлечь что-то из того, что слышите».
Ночью я услышал, что он возится в кровати, и посветил на него.
— О! Ты не спишь! — Он включил маленький светильник.
— Не сплю, — ответил я с пола.
— Извини, что побеспокоил тебя, — вежливо сказал он.
— Без проблем, Юджи.
— Сколько времени?
Я посмотрел на часы.
— Полночь.
— О… — Он выключил свет.
Прошёл час. Я снова услышал шорохи на кровати. Опять включился светильник.
— Сколько сейчас времени?
— Час.
— Только час? — нетерпеливо спросил он, как человек, ожидающий начала фильма.
— Да, простите, — ответил я.
— Странно, — тихо ответил он. Свет погас, и на некоторое время наступила тишина. Прислушиваясь к темноте, я услышал, что его дыхание стало глубже. Я снова заснул и снова проснулся от шорохов и включённого света.
— Сколько времени, сэр? — снова спросил он. Я снова посмотрел на пластиковые часы на стене.
— Час тридцать, — ответил я. Прошло только полчаса, а он не мог дождаться, пока закончится ночь.
— Почему? — спросил он раздражённо.
— К сожалению, я не знаю почему, но сейчас только час тридцать!
Мы засмеялись, и свет снова погас до четырёх утра — времени, когда он обычно встаёт. Неудивительно, что он всегда говорил: «Когда смотришь на часы, время идёт так медленно! А когда не смотришь — бежит!» Интересно, сколько он вообще спал ночью? Почему он был таким нетерпеливым? И что с ним происходило, когда он не спал? Было ли ему скучно? Да вроде не похоже. Иногда казалось, что ему хочется вскочить, куда-то пойти или поехать, а иногда, по его словам, он мог бы просидеть весь день в кресле и ничего не делать.
В «Ошибке просветления» есть интересный отрывок, который может дать некоторое представление о том, как он функционировал:
«Возможно, я могу тебе дать некое ощущение этого. Я сплю четыре часа ночью, не важно, во сколько я ложусь. Потом я лежу в кровати, бодрствуя, до утра. Я не знаю, что это лежит в кровати; я не знаю, лежу ли я на левом боку или на правом, — я так лежу часами. Если снаружи есть какой-то шум — птица или что-то ещё, — он просто отражается во мне».
И дальше:
«Если задать вопрос „Что там внутри?“, то есть только осознание точек контакта, там, где тело соприкасается с постелью и с простынями или с самим собой, например, в скрещении ног. Есть только ощущения прикосновения от этих точек контакта, а остального тела нет. Есть некая тяжесть, вероятно, сила притяжения, что-то очень неуловимое. Внутри нет ничего, что связывало бы эти вещи. Даже если глаза открыты и смотрят на всё тело, всё равно есть только точки контакта, и они не связаны с тем, на что я смотрю. Если я захочу попытаться связать эти точки контакта в форму моего собственного тела, у меня, вероятно, получится, но к тому времени как я это закончу, тело снова будет в той же самой ситуации различных точек контакта. Связь не может сохраняться. То же самое, когда я сижу или стою. Тела нет».
День начинался в четыре часа. Он просыпался, и я перемещал его в кресло. Там он одевался и раз в несколько дней брился пластиковой бритвой, умываясь затем сандаловым мылом из Майсора.