Я пришёл к выводу, что Джидду Кришнамурти был лжецом, поддерживавшим свой фальшивый образ в обществе, но факт остаётся фактом: Юджи, по его собственным словам, следовал за этим человеком более двадцати лет. Сейчас я был привязан к Юджи гораздо больше, чем когда-либо к Джидду Кришнамурти. Мои представления о том, что связывало Юджи и Джидду Кришнамурти вплоть до момента «катастрофы», с течением времени менялись. В моём чёрно-белом отрицании Джидду Кришнамурти как абсолютного лжеца появились серые полутона. Уже один тот факт, что и дня не проходило без упоминания его имени, говорило о чём-то таком, что я до конца ещё не понимал. Он продолжал кормить меня сахаром, «подслащивая» мою жизнь, горечь которой, казалось, то и дело хватала меня за горло своими стальными конечностями. Сначала я думал, что он предлагает мне «ощутить вкус» сахара по аналогии со сладостью просветления. Он часто говорил о человеке, который видел сахар, но никогда не пробовал его на вкус. Однако чем более безнадёжной становилась эта затея, сахар приобретал более конкретное земное значение. Он указывал мне на необходимость смягчения моего взгляда на жизнь и людей в ней. «Лжец заставит тебя чувствовать себя хорошо, по крайней мере, на время, уверяя тебя, предлагая тебе удовольствие, а искренний человек сделает тебя несчастным». Отсроченный эффект длительного времени, проведённого в его обществе, стал с некоторых пор проявляться как проблески умиротворения и счастья, не сравнимые ни с чем, испытываемым мной раньше. Интенсивность наших взаимодействий по большей части не давала возможности замечать этого в моменте.
На этот раз он определённо умерил пыл в песнях и плясках, но атмосферу полного абсурда, тем не менее, создал — хотя и другим способом. Он говорил, говорил, говорил, говорил — бесконечно. Он выбил почву из-под ног у всех, опереться хоть на что-либо привычное не было никакой возможности: он отменил все правила обычного общения, врываясь в коллективный разум своими огненными и точными насмешками.
Он максимально преувеличивал и обыгрывал истории из книги о разоблачениях гуру. Рассказывая их, он улыбался. Я иногда думал, не отвращение ли к уму и всем его путям заставило его сдаться и поднять всё на смех. Его методы возникли как следствие его способа функционирования. Он получал информацию, перерабатывал её, пропуская через ясность, в которой жил. Мы — все остальные — были потеряны, а он, пребывая в сознании «незнания», потерянным не был. А возможно, он потерялся сильнее всех и был счастлив от этого. Всё, что может быть обнаруженным, имеет свои пределы. Он непосредственно видел то, что находилось перед ним, и его «электрический глаз» автоматически вычислял лживость.
Приехал человек, который опубликовал первую книгу Юджи под названием «Ошибка просветления». Позже я слышал рассказы о том, как прошёл пресс-релиз той книги: была представлена очень красивая книга с замечательной обложкой, все листы которой оказались абсолютно пустыми. Прекрасное выражение учения Юджи в стиле дадаизма.
Юджи был вежливым и спрашивал о друзьях, с которыми не виделся двадцать лет.
Некоторых из них он навещал, и тогда они вместе сидели на диване и болтали.
Молодому начинающему сценаристу из Мумбая он посоветовал отказаться от написания сценариев: «Вы не сделаете на этом денег. Нечего здесь болтаться. Идите и зарабатывайте деньги!»
Во время разгорячённой дискуссии и отнюдь не хвалебных возгласов в адрес Раджниша он сказал: «О, мне нужно поберечь моё пылающее горло» и тут же немедленно себя поправил: «Нет, нет». Он продолжил говорить и, улыбаясь, кричать на Боба, снимающего на видео всё происходящее. (Боб и Юджи познакомились ещё до «катастрофы», когда они оба ходили к Джидду Кришнамурти.)
Оглядываясь назад на время его последних визитов в Индию, на общий тон его разговоров с другими людьми, сравнивая с тем, что было раньше, я думаю, что иногда он действительно был похож на сумасшедшего. Бесконечное повторение смешных претензий, безумное количество энергии — всё это признаки сумасшедшего человека.
Молодой человек подошёл и вежливо спросил:
— Юджи, у меня вопрос.
Он наклонился вперёд на диване и указал на него:
— Нет! У тебя нет ни одного своего собственного вопроса. Иди к учёным и обсуди это дерьмо с ними!
Он считал, что единственными стоящими вопросами были вопросы практической жизни. Ответы он давал только на них, относя всё остальное к школьной логике. Рассуждая таким образом, он заявил, что психиатры убивали себя, выяснив, что психоанализ мёртв. Эта тема стала новым рефреном.