Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

В кафе во время обеда он нарисовал меня с моей лысой головой, в смешно выглядящей рубашке. Приковав внимание всех сидящих за столом, он начал рисовать женскую фигуру. То, что она была женской, было понятно по сиськам. Её огромные глаза косили на мужчину, который смотрел в другом направлении. Присутствующие, не отрываясь, следили за руками Юджи, словно тот показывал фокус. Затем, состроив шкодливую детскую физиономию, он чётко обозначил соски, чтобы уж точно ни у кого не осталось сомнений, что это была женщина. От головы мужчины он провёл несколько линий к голове женщины, что можно было интерпретировать как угодно. Я видел в этой картинке женщину, которая била мужчину по голове чем-то вроде пениса. Йогиня позже высказала свою версию, разглядев на рисунке мужчину, тянущего энергию из женщины. Я попросил Юджи расшифровать его рисунок, и он подтвердил, что на нём была изображена бьющая мужчину женщина. Но я даже не сомневаюсь, что если бы спросила его она, он бы сказал ей, что это мужчина, который тянет из женщины энергию. C’est la vie: и то и другое было правдой.

Словно желая усугубить ситуацию, он, где бы мы ни оказывались, всё время садился рядом со мной. Иногда она занимала место рядом с ним, и тогда он отодвигался от неё. Мне хотелось оставаться незамеченным и не бередить раны, но он не давал мне такой возможности: он бил меня, стучал ложкой по голове, проливал на меня воду, кофе, просыпал сахар, в то время как она наблюдала за происходящим на расстоянии. Это расстраивало меня.

— Смотри, смотри, это тебе, — говорил он, отдавая мне остатки своей еды. Он таким образом признавал существующую между нами связь: мне он отдавал остатки кофе, а ей — остатки сливок.

— Где она?

— Вон там, Юджи.

— Тебе, — говорил он, добавляя ложку взбитых сливок в её чашку с горячим шоколадом.

— Спасибо, Юджи.

Мне льстило, что мы ему были настолько интересны, что он даже нарисовал нас. Я хранил его рисунок как талисман, напоминалку. Всё, что он делал, было чрезвычайно значимо, информация продолжала распаковываться даже годы спустя. Взять, к примеру, его привычку пичкать меня сахаром: ведь он в буквальном смысле давал мне сладость в ситуации настолько горькой, что я едва с ней справлялся. Его внимание спасало меня от бездны отчаяния, в которую я готов был погрузиться из-за отношений с Йогиней. Он поддерживал меня так, как я его никогда не поддерживал. Это всё равно что постоянно находиться в заботливых, терпеливых руках мамы. Он позволял мне совершать ошибки, которых я не мог не совершить, обжигаясь снова и снова, и не отказался от меня, хотя я был полным идиотом. Когда он говорил: «Я не обзываю тебя идиотом, ты и есть идиот», это было чем-то вроде благословения.

Боясь, что он упадёт, я старался повсюду незаметно следовать за ним. Теперь он постоянно опирался на мою руку, выходя из ресторана, переходя улицу или спускаясь по лестнице. Когда он переигрывал, изображая «старикашку», выходило смешно. Играя на публику, он с широчайшей улыбкой на лице горбился и ковылял сверх меры, создавая совершенно определённое ощущение бестелесного кукловода, руководящего собственным телом.

Его руки всегда были прохладными. Его прикосновение ощущалось кожей как лёгкий ветерок, невинный и добрый.

Леди из Нью-Йорка с его одобрения коллекционировала салфетки из мест, где мы ели. «В конце концов, мы за них платим!» — напоминал он нам. «Я не ворую! Но я подбиваю других на воровство!» «Ничего, если мы украдём это?» — спрашивал он громко, смущая нас и нервируя официантов.

В ту зиму мы опять куда только не ездили. Йогиня временно успокоилась, пока ей ничего не угрожало, и она отвечала за кормёжку Юджи в машине. Её пугала конкуренция. Когда людей вокруг было меньше, она всегда готова была взяться за дело. Обычно она какое-то время заботилась о Юджи, а потом на горизонте появлялся кто-нибудь ещё, и она начинала чувствовать себя ненужной. Зная о том, что люди соревнуются за то, чтобы иметь возможность кормить его, он вредничал. Он пытался не дать им упаковать еду для него, бесконечно повторяя, что не собирается есть. А потом ел. Каждый день по этому поводу происходили драмы.

— Он сказал не брать еду!

— Но он всегда так говорит!

— Ох!

— Ты думаешь, он всерьёз говорит?

Со смешанным чувством вины и удовольствия я наблюдал за тем, как он усеивает безупречно чистые дороги бумажными стаканами, салфетками и плевками. Иногда в окне проезжающей мимо машины можно было заметить чьё-нибудь гневное лицо. Его реакция была бесподобной: «Не нравится — убирай!» Он никогда не уставал рассказывать нам историю о своём друге, жаловавшемся на дорожные пробки. Юджи сказал ему, что он в равной степени участвовал в создании проблемы.

— Таким образом, ты можешь тоже наслаждаться пробкой! У нас была замечательная возможность именно это и сделать.