Естественно, сразу по приезде в Кёльн мы стали обсуждать план дальнейших поездок. В процессе обсуждения вопроса, между питьём кипятка из чашки и походами на кухню для избавления от содержимого желудка, Юджи упал на полу кухни. Мы услышали стук головы об пол и замерли. К счастью, обморок был недолгим, он пришёл в себя без посторонней помощи и свёл всё к шутке.
В тот вечер он бушевал: «Мне не нужен караван! Я сыт вами всеми, люди, по горло! Вы ограничиваете мою свободу передвижения». Это относилось ко мне, потому что я сказал, что надо заняться стиркой. Это было единственное, о чём я тогда мог думать. В Индии мне никак не удавалось отстирать одежду. «Тебе нужно отправить в стирку твою несуществующую голову!» Неплохая идея, но как это сделать? В любом случае, видимо, пришло время расставания. Я всегда готовился к моменту, когда он выкинет меня, как и многих других. Я хотел быть готовым заранее, чтобы, когда это произойдёт, не забыть, что всё свершается для моего блага. У меня был билет в Нью-Йорк на 15 января, и до отлёта я мог позволить себе задержаться во Франкфурте ещё на несколько дней. Во всяком случае, было похоже, что следующий день мне придётся провести уже без Юджи, наряду с ещё несколькими людьми, также вычеркнутыми из реестра. Я решил для себя, что всё нормально, что цепляться не надо, хотя опыт был достаточно болезненным, поскольку рушился костяк нашей команды. К моменту, когда мы расходились тем вечером, я уже был настроен идти паковать чемоданы и уезжать. Мной овладело странное чувство — близкое к облегчению: мне казалось, что что-то в моей жизни подошло к концу.
Марио настоятельно советовал поговорить с Юджи до отъезда. Терять мне было нечего, и я пришёл к нему в отель примерно в 5.30 утра. Я постучал в дверь, и мне открыл улыбающийся Миша — высокий, худющий немец, живший неподалёку.
— О, привет! Ты очень рано! Что случилось? — тепло приветствовал меня Юджи.
Он всегда отмечал время прихода.
— Я хотел поблагодарить тебя за всё, пока не уехал, поэтому — вот, благодарю тебя за всё!
— За что ты меня благодаришь?
Он всегда спрашивал очевидные вещи.
— Ну, я знаю, что ты сегодня уезжаешь, и, возможно, я тебя больше не увижу. Поэтому…
— А ты куда едешь?
— Ну, я понимаю, что ты не хочешь, чтобы с тобой ездила толпа. Мне нужно заняться стиркой и всё такое…
— Ну, я не вижу никакой причины, почему бы тебе не поехать.
Я стал как вкопанный. Затем он спросил:
— Что скажешь?
Широкая улыбка расплылась по лицу Миши.
— Э, ну… я…
— Иди и собирай свои вещи. Прямо сейчас! Быстренько! А другой что? Куда он собрался?
Неожиданно мы все снова оказались на борту.
Подошёл хозяин дома, чтобы попрощаться с Юджи, но ситуация поменялась, и теперь нам нужна была ещё одна машина.
Меньше чем через час он был готов везти Юджи в Бавено. Пора ехать, быстро!
Это был январь 2005 года, третий год рядом с Юджи, и я уже довольно хорошо умел приспособиться к мгновенному изменению планов.
Мы поехали прямо в Бавено, где персонал отеля
Глядя на меня рисующего, он заметил, что в студенческие годы изучал биологию и делал зарисовки цветов. Я протянул ему ручку и бумагу, и он начал рисовать как ребёнок — чрезвычайно сосредоточенно. Склонившись над листом, он закончил щедрыми завитушками один рисунок. Затем другой. Он рисовал меня в моей новой полосатой рубашке или цветы по памяти.