Пропасть

Со сладким чувством бесповоротности Аккерман наблюдала за тем, как мужчина, усмехнувшись, навис сверху, устраиваясь в колыбели широко расставленных ног. С силой прижал колено к ее промежности и потянулся за поцелуем, нетерпеливо припадая к губам. Микаса едва сдержала порыв потереться пылающей плотью о ногу капитана в ответ: казалось, что все ее возбуждение сконцентрировалась там, в складках повлажневшей плоти, жаждущей ласки. Тело дернулось против воли, охваченное нетерпеливой, едкой дрожью, и он, уловив этот импульс, нехотя отпрянул от ее губ, потянув за собой ниточку слюны. Микаса всхлипнула, все еще чувствуя его вкус, запечатленный на коже.

— Тише… — чужие губы задержались на чувствительном участке за ухом, — я даже не успел ничего сделать.

Злосчастная рубашка стала настоящим препятствием: крохотные пуговицы не поддавались, отказываясь выскальзывать из узких прорезей. Капитан чертыхнулся и дернул измятые края в стороны, стирая грань между нежностью и едва сдерживаемой грубостью, заставляя сознание Аккерман уплыть в область крайнего вожделения. Пуговицы разлетелись в стороны, с тихим щелчком падая на пол. Микаса приподнялась на локтях, наблюдая за тем, как он, отстранившись, привстал и поспешно стянул с себя брюки, а затем приступил и к остаткам ее одежды, потянув штаны вниз вместе с нижним бельем.

Запредельное ощущение тяжести чужого мощного тела, навалившегося сверху, прохладный запах чистоты, исходящий от кожи, накрывал с головой. Он потянулся выше, располагая руки по обе стороны от ее головы, и Микаса выдохнула, ощущая прилив расслабления, будто капитан закрыл ее от всех опасностей мира, смотря так завороженно, что в груди что-то болезненно сжалось от нежности. А затем мягко прочертил линию от вспотевшего виска до груди, задевая кончиками пальцев отвердевший сосок, коснулся чуть выступающих ребер, и скользнул в раскаленную влажность между подрагивающих бедер.

— Черт возьми…

Она заметалась под его руками, поскуливая от нарастающего напряжения в области соприкосновения их кожи. Голова против воли запрокинулась назад, ногти впились в сильную мужскую спину, очерчивая выступающие сквозь кожу лопатки. До дрожи хотелось абсолютного единения, чувствовать его в пульсирующей глубине тела, почти саднящей от возбуждения.

— Пожалуйста, — Микаса не узнала собственный голос: хриплый, надломленный, молящий, — поцелуйте меня.

Губы мазнули по челюсти, язык оставил мокрую дорожку на подбородке, коснулся нижней губы. Руки вплелись в волосы на затылке и потянули на себя: они столкнулись в крепком поцелуе так, что разум Микасы заволокло животной похотью. В этот же момент подрагивающая плоть уперлась между ног, проталкиваясь в ее тело. Секундное давление, и низ живота прошило резкой, тянущей вспышкой боли. Ей тут же захотелось отползти назад, избавиться от ноющего чувства, от заполнившей изнутри твердости; пятки со скрипом скользнули по простыне, за плотно сжатыми веками стало горячо и влажно.

— Куда-то собралась? — он вновь подался вперед, и Аккерман широко распахнула глаза, помутневшим взглядом изучая искаженное в наслаждении лицо.

Меж бровей образовалась складка, нижнюю губу капитан закусил так, что кожа побелела, на лбу крохотными каплями проступил пот. Было слишком тесно, мокро, душно. Микаса потянулась к нему, задерживая губы над резкой линией ключицы, прокладывая дорожку поцелуев вверх, по шее, отвлекаясь от распирающего болезненного жара, полыхающего внизу живота.

Он огладил ее щеку, вновь и вновь, словно поощряя за несмелую нежность, и это прикосновение отдалось сладостным трепетом под ребрами. Дышать стало невозможно: от переизбытка чувств и понимания, что никуда ей от него не деться теперь, у Аккерман захватило дух.

— Расслабься, — сказал капитан, придвигаясь вплотную, — будет не так больно.

За секундной передышкой последовали особо тяжелые, жадные толчки: он навалился на нее всем своим весом, двигаясь глубоко и нетерпеливо, так, что у Микасы задрожали колени. Боль медленно переросла в приглушенное саднение, и скольжение плоти внутри ее тела на секунду показалось приятным. Кровать жалобно скрипела, простынь, скомкавшаяся от движений, давила на спину, но окружающий дискомфорт отходил на второй план. Важен был лишь капитан, так томно, несдержанно постанывающий в такт движениям, долгожданное, сладостное ощущение принадлежности, отдающее в руки парализующей слабостью.

В какой-то момент он отстранился, не прекращая движений, и, до онемения сжав ее плечо, совершил несколько медленных, резких толчков. А затем протяжно застонал, откидывая голову назад, и Микаса ощутила тепло, растекающееся по животу.

— Посмотри на меня.