Пропасть

От того, как добр и внимателен он был к ней сейчас, ей вдруг так сильно захотелось рассказать о всех переживаниях, волнениях, новых впечатлениях и не проходящем чувстве тревоги. Микаса чувствовала себя такой уязвимой, будто с нее сняли кожу, и все ее чувства обнажились, болезненные, мучительные, лишающие самоконтроля. Она представила, как хорошо бы было, если бы капитан выслушал ее, возможно даже понял и пожалел. Хоть немного. Ей так нужна была поддержка.

С трудом подняв отяжелевшую голову, Микаса взглянула на мужчину, осторожно приблизившегося к ней. Он потянулся к ее лицу, большим пальцем стирая слезы с щек: Аккерман даже не заметила, как окончательно расклеилась. Его кожа оказалась приятно теплой.

— У тебя точно что-то случилось, раз ты при мне влагу распускаешь.

Она хотела возразить и соврать, что все в порядке, но в итоге кивнула и шмыгнула носом, чувствуя себя уменьшившейся в несколько раз под прямым изучающим взглядом стальных глаз. Губы безостановочно задрожали — Микаса была на грани. Казалось, вот-вот внутри что-то лопнет, обжигая изнутри раскаленной волной.

Неожиданно, капитан мягко притянул ее к себе, заключая в объятия. И Микаса, стесняясь, чувствуя привычное волнение, накрывающее ее рядом с ним, позволила себе расплакаться.

— Это из-за меня?

Ее удивил этот вопрос.

— Нет, — тихо прошептала она, чувствуя, как мужские ладони аккуратно поглаживают спину.

Этот маленький жест оказался настолько успокаивающим и приятным, что ей не хотелось, чтобы это прекращалось. По плечам пробежала дрожь.

Выдохнув, она отодвинулась от него, все еще ощущая свежий запах выстиранной рубашки.

— Давайте закончим с этим побыстрее.

Он кивнул, к ее удивлению, не добавил ни одного унизительного комментария и поднял с пола стопку бумаг, самостоятельно унося их к шкафу с другими документами.

Микаса не знала, куда себя деть, переводя взгляд с одного предмета мебели на другой. Картинка стремительно размазывалась, пока глаза не остановились на капитане, подрезающем веревки канцелярским ножом.

Сделать шаг в его сторону оказалось проще, чем она думала. Как только в руках оказалась шероховатая бумага, мысли притихли, а разразившаяся внутри буря осела. Молчание и работа затягивали: капитан оставил все необходимые бумаги рядом с ней и сел за стол, не мельтеша перед глазами, словно давая ей время на передышку. И Микаса, наконец, могла вдохнуть полной грудью.

Как только документы были рассортированы, она несмело прошла к столу, с силой сжимая дрожащие пальцы в кулаки.

— Все готово, сэр.

Он кивнул, не отрываясь от бумаг, разложенных на столе.

— Ты можешь быть свободна.

— Есть, сэр.

Аккерман развернулась, направляясь к выходу, когда он добавил:

— Не держи зла на меня, Микаса. Ты всегда можешь поговорить со мной, если тебя что-то беспокоит.

Она слабо улыбнулась, и, не оглядываясь, вышла из кабинета.

Часть 2

Микаса никак не могла выудить из памяти момент, когда мир сузился только до ровной капитанской спины, обернутой в плащ с крыльями свободы прямо между лопаток. Когда из гущи голосов слух улавливает лишь холодный, властный тон, которым он обычно отдавал приказы на тренировках и миссиях. Когда лица сослуживцев начали смазываться в нечеткое, мутное пятно, пока взгляд не останавливался на нем.

Она до сих пор не могла понять, отчего при мысли о капитане ребра теснило изнутри странным томлением, ладони потели, а дыхание становилось неровным, будто после долгой пробежки. Ни одной другой мысли не было места в ее голове, кроме мыслей о тусклых серых глазах, изредка задерживающих на ней свой ледяной взгляд, об упрямо поджатой полоске алого рта, о растрепанных, небрежно остриженных темных волосах — таких же, как у нее самой.

Стоило ей завидеть его за завтраком в столовой, как отчаянная надежда на еще одну встречу разливалась в груди приятным теплом, вытесняя нежелание идти на последующую тренировку. С тихим присутствием капитана в ее жизни все давалось намного проще: Микаса ощущала себя в безопасности, в которой, как оказалось, так сильно нуждалась все это время.

Губы невольно растянулись в улыбке, стоило ей прижать к груди заветный сверток. Поиск добротной черной пряжи и спиц выдался не самым легким. Ей пришлось обойти почти все лавки и потратить большую часть накопленного за время службы жалования, чтобы воплотить задумку в реальность. Микаса с особым трепетом вспоминала о вечерах, проведенных за вязанием шарфа: иногда из-за затягивающихся тренировок ей приходилось заниматься подготовкой подарка до глубокой ночи, с трудом выкраивая несколько часов для сна. Грела и подстегивала ее не только мысль о дне, когда она вручит капитану этот шарф, но и том, что она не одна засиживалась допоздна за работой. Микаса знала, что он тоже не спит, где-то там, окруженный вековыми стенами своего кабинета, пишет очередной отчет, скрипя пером по бумаге. И в такие моменты грызущее кости одиночество, наконец, отпускало.