Пропасть

Едва оглядевшись по сторонам, новые пассажирки тут же принялись проповедовать. Уж не знаю, кто они там были — баптистки, или пятидесятницы. Пассажиры, спросонья, глядели на них угрюмо, сопя носами. Видимо на их фоне я смотрелся более выгодно (в моём состоянии особо не разоспишься) — ринулись ко мне. Да простят меня баптисты, иеговисты, пятидесятники, адвентисты и прочие протестанты, но есть у них один пунктик — им почему-то кажется, что кроме вот ихней конфессии, абсолютно никто (ни православные, ни католики, ни инославные протестанты) Библии не знает и знать не может, об Иисусе Христе никогда ничего не слышал и слышать не мог, сути Христианской веры не понимает абсолютно и заранее обречён на муки адские. Поэтому девушки умилились от одного только известия, что я, оказывается, держал в руках Новый Завет (и даже читал!), мигом записав в единоверцы, начали именовать "братом". Я не стал их разочаровывать. Зачем? Мимолётное знакомство — есть мимолётное знакомство (даже и не знакомство — по-моему мы не называли друг другу своих имён). Они принадлежали к чуждому и уже не совсем понятному мне миру "благополучных" людей. Наверное им здорово стало бы не по себе, узнай они что разговаривают с едва освободившимся зэком. Хотя виду, возможно и не подали бы. Даже вероятно принялись бы уверять, что я "всё равно" для них "брат". Как в том анекдоте, — отец спрашивает у дочери: "Отчего ты не познакомишь меня со своим ухажёром?" — "Он уже видел тебя. И сказал что всё равно меня любит…"

В Ростове девушки вышли с поезда и пошли своей дорогой. А я поехал дальше — в пустоту.

21

Москва производит впечатление огромного муравейника — особенно на взгляд человека, давно не видевшего больших городов. Испуганно-вопросительный взгляд приезжего разбегается по обилию ларьков, магазинчиков, рекламных плакатов, сверкающих витрин и Бог знает чего ещё — блестящего, манящего, гремящего и вкусно пахнущего (не всегда, впрочем — изо всех мало-мальски укромных закоулков, явно несёт мочой). Валом прущая толпа, готова кажется, растоптать любого, вставшего на её пути; шум, гам, всеобщая лихорадочная (поистине муравьиная) сутолока — такое впечатление, что весь мир куда-то двинулся, люди уподобились мигрирующей саранче.

И на всём — видимость сытости и благополучия. Во всяком случае так мне казалось, когда слегка (а может и не слегка) ошеломлённый и растерянный, я вышел из воркутинского поезда на Ярославском вокзале и некоторое время покрутился на площади Трёх Вокзалов. Ведь увидел, по сути, незнакомую мне страну. Сел в 1988 году. Освободился в 1994-м. Те перемены, которые довелось наблюдать в лагерях, касались в основном специфических условий лагерной жизни. О "вольном" мире мог судить лишь на основании виденного по телевизору, или прочитанного в газетах. А репортажи (что газетные, что телевизионные) — мягко говоря, точностью и объективностью не отличались. Помню однажды, в одной и той же газете (по-моему — в "Московском Комсомольце") были помещены две заметки. В одной рассказывалось как где-то в Москве, один дворник-гастарбайтер изнасиловал другого, за то что напарник плохо подмёл двор. В другой, со смачными подробностями повествовалось о том, как за невпопад сказанное слово, сосед соседу разрубил голову разделочным топориком на несколько частей.

Какой-то замшелый дед, сидящий уже наверное лет двенадцать, тут же начал с глубокомысленным видом комментировать: "Вот, на волю рвёмся. А воля — она вишь какая стала? Не так подмёл — сраку порвали. Не так сказал — башку пошинковали…"

Над дедом конечно посмеялись, посоветовали в дворники не наниматься, нагибаться пореже, поменьше трепаться; если что не так — орать громче, может прохожие спасут… Тем не менее, информационное капанье на не совсем здоровые мозги людей, годами находящихся в условиях изоляции, своё влияние оказывало, порой откровенно сбивая с панталыку.

И вот я с удивлением гляжу на эту новую для меня страну.

Какое непостижимое, дикое изобилие всевозможных товаров со всего света (не может быть чтоб всё было настоящее — не иначе сплошь подделки)! Швейцарский шоколад и китайские куртки, польские тряпки и бельгийская колбаса, неимоверное количество спиртного — коньяка, спирта, виски, пива и, разумеется водки. Водка кругом, во всех киосках. Водка "Жириновский" (с портретом "вождя" в фирменной кепке), водка "Ленин", водка "Абсолют", водка "На посошок" (в крохотных пластиковых стаканчиках), водка "Чёрная смерть" — с черепом и костями на этикетках…