Пропасть

А на улице — мороз. В подземном переходе ветра нет и оттого создаётся обманчивое впечатление, что в этой большой бетонной трубе, малость потеплее чем на улице. У одной из стен, буквально улеглись друг на друга два бомжа, в каких-то серых, стёганых балахонах. Лица и руки тёмные — не то от грязи, не то от холода. Шапки натянуты на самые глаза. Спят? Или уже мёртвые?.. Прохожие изредка кидают быстрые взгляды и ускоряют шаг.

Вечереет. В свете уличных огней, снег местами блестит и сверкает, а местами чернеет от грязи и пятен тени. И от этого свечения и сверкания кажется, что стало ещё холодней. Впрочем — мороз ведь и вправду под вечер обычно усиливается.

Вход на вокзалы в ту пору был ещё достаточно свободным. Не было турникетов. Только кое-где стали появляться платные залы. Однако я быстро убедился, что именно в платных залах ночевать безопаснее, чем в бесплатных. В этих самых бесплатных, по ночам царил ад. Едва за окнами начинали сгущаться сумерки (а зимой это происходит достаточно рано), как к рядам сидящих в зале ожидания, устремлялись кодлы ментов (пардон — группы милиционеров). Раздавался свист дубинок, уханье ударов по человеческому телу, вопли выволакиваемых на улицу людей. Один, другой, третий… Удар, пинок, ещё удар… Едва стражи порядка перемещали своё поле деятельности в следующий зал, как в предыдущий, вроде как "очищенный", крадучись и охая, вползали бомжи, покрасневшие и посиневшие от холода и побоев. Да и не только бомжи. Вообще — все "чужие". Под этот замес легко попадали гастарбайтеры приехавшие искать работу, а так же мелкие торгаши, ночевавшие на вокзалах.

Удары и крики слышались уже из другого зала. И так, пока менты избивают людей в одном зале (и это конечно не преступление — избиение людей?..), другие (уже избитые), в соседнем зале, чуть-чуть отогреваются (сильно ли отогреешься, на вокзальных-то сквозняках?), приходят в себя — с тем, чтобы вскоре опять очутиться на морозе и вновь огрести дубиналов и серию пинков. Ведь милиция раз за разом возобновляет избиение нищих (и полунищих). Считается, что так "наводится порядок" — хотя никакого порядка, нищета ютящаяся по углам, не нарушает. Скорее его нарушают сами менты, истошно орущие и кидающиеся на людей.

Так всю ночь: побои-беготня, побои-беготня, и опять побои, и опять беготня. Не все выдерживают эту гонку на выживание. К утру возле каждого вокзала обязательно появляются трупы — да не по одному. У кого-то сердце побоев и беготни не вынесло, кто-то от недоедания и бессонницы потерял волю к жизни — и улёгся спать прямо на снегу…

Считается, что эти бездомные замёрзли сами, в их смерти никто не виновен. И представить-то себе странно (сказал бы "смешно", да тема не смешная), чтобы кто-то поднял шум по поводу смерти этих людей и привлёк к ответственности убийц. Более того — мало кто из сидящих в этих же залах пассажиров (и читающих книжки-журнальчики, с описанием ужасов сталинских репрессий), задумывается о том, что не меньшие репрессии творятся прямо на его глазах, у него под носом.

В пятом часу утра, объявляется посадка на первую электричку (не важно, куда идущую). Часть бездомных устремляется туда. Будут спать в этой электричке — если там вагоны будут отапливаться, если не выгонят на мороз ревизоры, или всё та же милиция, если не изобьёт (а то и вообще убьёт) шпана…

Другие бомжи терпеливо ждут открытия метро. Будут там (обычно на кольцевой линии) отогреваться и чуть-чуть приходить в себя после сумасшедшей ночи — опять же, если не выгонят на мороз, если шпана не нападёт, и ещё много разных "если".

А потом будет ещё одна сумасшедшая ночь. И ещё. И ещё… И так — всю зиму. Если конечно выдержат организм и воля человека. Мало кто из очутившихся на вокзалах осенью, доживёт до весны.

Помню, как какой-то заросший, хрипатый бомж неопределённого возраста, с грустной иронией говорил своему, натужно кашлявшему спутнику: "Прикинь, если мы в ад попадём, наверно там вот так же будет — вечная холодина, погреться негде, прилечь некуда и черти с дубинками нас гонять будут, по огромному снежному полю, по ветру морозному, туда-сюда, без конца, без краю. Попы, правда, про пекло что-то базарят — но по-моему стужа-то покруче будет. Вон, в Ташкенте люди живут — хоть и жалуются на жару, а на Таймыр их *** загонишь!.."

— "Так мы походу, уже в аду и есть. Видать в прошлой жизни дохуя нагрешили."

"Ага — ментами наверно были…"

Услышав этот странный диалог, я невольно вспомнил отрывок из книги Владимира Солоухина "Смех за левым плечом". Есть там такие рассуждения:

"Вот мы все — ад, да ад! Я слышал легенду, что земля наша есть ничто иное как ад, куда посылаются души…

Откуда?