Мат вторично разнёсся над тайгой. Но на этот раз Донченко пропускать ругань не стал. Короткий удар ниже рёбер заставил насильника поперхнуться собственными словами.
– А вот тут ты прав, – согласился Донченко, похлопав врага по плечу. – Не могу простить. И не хочу. Я любил её. А ты, гадина… – Лёшка сжал кулаки, но бить не стал.
Леший, с трудом повернув голову вбок, снизу вверх посмотрел на бывшего однополчанина.
– Болит? – хриплый смешок вырвался из глотки насильника. – А ты отомсти мне. У тебя ж тогда не получилось, так давай сейчас. Давай схлестнёмся на кулачках. Чешутся же!
Донченко оборвал Лешего неожиданным и оригинальным способом: достал платок, скрутил его в жгут, который стянул на голове Кузьменко, перехватив рот с такой силой, что едва не порвал соединения губ.
– Как был сволочью, Леший, так им и остался. – Лёшка, подхватив автомат, вскочил на ноги. – Помнишь, как убил девочку? Помнишь. По глазам вижу. А ведь она была жива, когда ты её бензином обливал… Словом, так: если Бог на свете есть, ты, падаль, сдохнешь. Если нет – выживешь. Сдохнешь – поставлю за тебя свечку. А выживешь… Если выживешь – встретимся.
С последними словами Донченко ударом ноги столкнул извивающееся тело наёмника в ту самую пещеру, из которой недавно выбралась Виктория.
– Здравствуй, Володя. – Ельцов не стал вставать, протягивать руку. Понимал, тот всё одно не ответит. А потому просто дождался, когда Савицкий присядет рядом на край бревна, которое Мишка Дмитриев заготовил прошлым вечером для костра.
– Мне с тобой говорить не о чем, – хмуро отозвался старик.
– А мне, кажется, наоброт. – Декан отмахнулся от назойливого шмеля. – Есть нам о чём с тобой потолковать. Где милиция, что была с тобой?
Савицкий кивнул сединой в сторону разбитого лагеря:
– Майор в палатке. Под охраной. Где второй – не знаю. Спроси у своих.
– А у меня здесь своих нет.
– Кинули? – В голосе старика слышалась пустота. Ни удивления, ни радости – ничего. – Давно бы так. Всё комбинации разыгрываете? И неймётся же вам. Игруны… А всё одно ты послабее, чем твой папаша.
– Даже так? Об отце милиционеры подсказали?
– Зачем? Сам догадался. Ещё в шестьдесят девятом. Когда один из ваших в лагере проговорился. Назвал его полностью и по фамилии, и по имени-отчеству. Сложить одно к другому труда не составило. – Савицкий поднял взгляд на собеседника. – А я думал, ты появишься в Москве. Всё время ждал. Ан нет, застрял здесь.
– А что в столице делать? – Рука декана прихлопнула-таки шмеля. – Там народа и без меня хватает. А насчёт комбинации… Когда догадался, что тебя играют?
– Вчера, – вяло отозвался Савицкий. – В схованке. Этот, твой кореш, сделал вид, будто не заметил нас.
– Не актёр, что сделаешь. Только повторюсь: у меня в этом лагере своих людей нет.
– Ну-ну… – Савицкий взял бутылку с водой, полил на руку, сполоснул лицо. – Батя ещё жив?
– Практически нет. – Ельцов распахнул куртку: солнце уже грело вовсю. – Месяц назад обнаружили раковую опухоль.
– Ну, хоть отмучается. Мишка знает о нём?
Декан отрицательно покачал головой:
– Ещё нет.
– Свози его к нему.
– Зачем? Показать живой труп?
– Он его отец.
– Он то, что осталось от его отца. – Жёстко парировал Юрий Николаевич. – И не нужно устраивать сцены, Володя. Ты прекрасно знаешь, на что вы шли. А потому не дави на совесть. Там всё в порядке.
– Я о прошлом не жалею. Позови меня Батя сегодня – снова бы с ним пошёл. Эта экспедиция была единственным стоящим делом во всей моей жизни. Только никто меня уже не позовёт. Да и вы не сможете долго скрывать бонке, – выдохнул Савицкий. – Колодников был прав, когда говорил, что наступает время открытия тайн. Фрагменты цепи мелькают в экранах чуть ли не ежедневно. – Савицкий замер. – Постой… Это что, тоже ваша работа?
– А ты думал. – Лёгкая усмешка скользнула по лицу декана. – И дозировка информации тоже.
– И долго думаете так продержаться? Человечек-то пошёл нынче сметливый. Рано или поздно всё одно найдётся новый Профессор, который сможет соединить цепь. Катастрофа неминуема.
Ельцов повёл плечами:
– Спрашиваешь, на что рассчитываю? На то, что человек, этот новый Профессор, к моменту контакта с бонке, успеет всё-таки определиться, что для него первично, а что вторично.
– Утопия.
– Но ведь Профессор справился с собой. Смог найти силы не поддаться искушению. Вот и другой сможет.
На лице Савицкого мелькнула мрачная улыбка:
– Предки, создавшие цепь, были намного сильнее нас. И тем не менее катасрофа произошла. А ты хочешь, чтобы дикари вдруг одномоментно определились и не повторили путь своих прародителей. Это даже не утопия. Идиотизм.
– И тем не менее я с тобой не соглашусь. – Ельцов стянул с себя куртку, подставив солнцу мокрую от пота рубашку. – Люди сделали большой скачок в развитии. Даже в сравнении с прошлым столетием.
– Научно? Да. А внутренне? – Савицкий всем телом повернулся к декану. – Человек навсегда останется жадным, неудовлетворённым животным. А бонке, ты знаешь, таких на дух не переносит.