— То есть, не было никакого шторма, а день был солнечным? — все же уточнил я, поскольку, в ту пору, Ливийская пустыня была мне гораздо привычнее океанских просторов.
— На небе не было ни облачка, сэр, но я бы сказал, будто светило Солнце. То есть, оно, безусловно, стояло в зените, но стало невидимым. Странное марево накрыло солнечный диск. И свет, пробивавшийся сверху, представлялся каким-то неземным…
— Неземным?! — машинально повторил я.
— Прямо как сейчас, — упавшим голосом продолжал шкипер. — Обратите на него внимание, сэр, ну разве не чертовщина?!
Доложу вам, сеньоры, кэп был прав на все сто. Свет действительно приобрел весьма необычный, мертвенный оттенок. Я бы сказал, он сделался призрачным и будто исходил от Луны, такая метаморфоза действительно случается с отраженными ее мертвой поверхностью солнечными лучами, они словно утрачивают краски. Луна будто высасывает из них все жизненные соки. Наверное, этот пугающий эффект стал результатом тумана, он медленно полз к кораблю со всех сторон. Я хотел спросить у шкипера, что он думает по этому поводу, но не успел.
— Буруны прямо по носу!! — истошно завопил впередсмотрящий матрос.
— Стоп машина! — немедленно распорядился капитан. — Задний ход!
— Корабль прямо по носу!!! — еще пронзительнее выкрикнул впередсмотрящий.
— Так корабль или рифы, дьявол тебя раздери?!! — не своим голосом взревел кэп. Но матрос не ответил ему, видать, в зобу дыхание сперло. И, черт бы меня побрал, сеньоры, если прямо в этот момент я не узрел его! Зловещий призрачный парусник, Летучий Голландец, предвестник скорой погибели, пер на нас встречным курсом. Мы все остолбенели от ужаса и проглотили языки, глядя, как он приближается в гробовой тишине, не издавая ни единого звука. Я, по крайней мере, не сумел расслышать ничего, сколько не напрягал слух, ни скипа деревянной оснастки, ни шелеста воды, рассекаемой форштевнем. На палубе парусника было безлюдно, если уместно говорить о людях, ведь это был корабль мертвецов. Скажу иначе, я не заметил никаких признаков экипажа на борту, при этом, ощущал и кожей, и спинным мозгом, что за нами пристально наблюдают. Меня прошиб пот, сеньоры, а, клянусь богом, я не из слабонервных! Просто то, с чем мы столкнулись, было из ряда вон…
— Лево на борт! — приказал шкипер хрипло. А потом Голландец неожиданно отвернул, и мы разошлись на противоположных галсах. Что еще поразило меня до дрожи? Паруса дьявольского корабля были туго натянуты, чертов фордевинд гнал его куда-то с невероятной силой. При этом, у нас на палубе не шелохнулся ни единый волосок… — полковник обвел взглядом напряженные лица слушателей. — Мне никогда не забыть того случая, хотя минуло порядком лет, — добавил сэр Перси глухо. — А рассказал я вам о нем потому, что, когда Белая пирамида возникла из тумана у острова, куда меня прибило течением Маморе, я заново пережил тот леденящий, первобытный страх перед чем-то, чему нельзя найти никакого вразумительного объяснения. Моя кожа стала гусиной и, я готов поклясться на Библии, на меня кто-то смотрел. Оценивающе так, а то и с неприязнью. Поймите охватившее меня смятение, сеньоры! Какое бы сильное впечатление не произвел на меня корабль мертвецов, повстречавшийся нам в Индийском океане, я хотя бы был не один, рядом хватало людей, пускай и перепуганных ничуть не меньше меня, а, говоря по правде, до чертиков. В Амазонии же я стал единственным зрителем представления, устроенного персонально в мою честь. Представьте себе, сеньоры, громадину высотой с десяток Нотр-Дам-де-Пари! Фата-моргану, превышающую все самые грандиозные человеческие творения, включая древнеегипетские гробницы в долине Нила и даже исполинскую пирамиду Чолула в центральной Америке! Что особенно меня потрясло? Верхушка Белой башни была усечена, как водится у индейцев майя. На ее вершине стоял храм, что тоже свойственно месоамериканскому зодчеству доколумбовой эпохи. Но, сам вид этого храма сразу же заставил меня вспомнить об эллинах. Потому что, это был самый настоящий периптер, классический древнегреческий храм с крышей, покоящейся на выстроившихся стройными рядами дорических колоннах. Точно такой, как Парфенон афинского Акрополя или храм Зевса в Олимпии. Их образы немедленно всплыли из подсознания, и моя психика едва пережила это испытание, сеньоры, клянусь! Афинский Парфенон верхом на усеченной вершине пирамиды Хеопса вместо легендарного камня Бен-Бен, символа животворящего семени, который, как мне рассказывали египтологи, стоял там при жизни фараонов! Как вам такой архитектурный симбиоз?! Но, и это еще не все! Над покатой крышей, число белокаменных колонн, поддерживавших ее, приближалось к доброй сотне, возвышалась невиданная конструкция, больше всего походившая на раскидистые рога индийского буйвола. Две изогнутые стелы в форме полумесяцев, высеченные невесть кем из того же странного белого материала, что и вся постройка, расходились в разные стороны под углами порядка тридцати градусов к уровню горизонта…