Пропавшая гора

Они знают, что шахтеры пришли из Ариспе — об этом говорят знаки на фургонах и другом имуществе, и именно туда сейчас скачет посыльный бледнолицых. На таком быстром коне он доберется скоро. Он там все расскажет, и ответ тоже будет быстрым: к Научампатепетлю двинется армия. Она может подойти даже раньше, чем вернутся налетчики с реки Хоркаситас.

Поэтому в день и ночь вслед за бегством Генри Трессиллиана и во все последующие дни и ночи у осаждающих тревоги не меньше, чем у осажденных.

Осажденные боятся голода, осаждающие — огня и меча.

Глава XXVIII Друзья в тревоге

— Рад видеть тебя, сеньор Хулиано! Не часто ты оказываешь Ариспе честь своим посещением.

Полковник Реквеньес говорит это человеку средних лет, в гражданском и в одежде хасиенадо. Это дон Хулиано Ромеро, брат сеньоры Виллануэве, владелец большой ганадерии (животноводческой фермы) в шести или семи милях от Ариспе.

— Я бы и не был здесь, — отвечает тот, — если бы не был встревожен.

— Чем встревожен? — спрашивает полковник, догадываясь о причине тревоги

— Нет известий от Виллануэвы. Я пришел узнать, нет ли их здесь?

— Ни слова. И ты прав: это серьезно. Я говорил об этом с твоим сыном перед твоим приходом.

Они в большой официальной резиденции полковника Реквеньеса, в приемной, в которую только что пропусти лиганадеро; сын, о котором упоминает полковник, молодой человек лет шестнадцати, в военном мундире, с ташкой[15] и со знаками различия, говорящими о том, что он адъютант. Поздоровавшись, полковник снова садится за стол, на котором лежит несколько распечатанных писем; он как будто изучает их содержание.

— Por Dios! — продолжает ганадеро. — Не могу понять, чем это вызвано. — Они давно уже должны были добраться до шахты. Прошло достаточно времени, чтобы мы могли получить сообщение. А сестра обещала написать мне. Это загадка! Обещала написать, как только они доберутся.

— А Виллануэва обещал писать мне. К тому же у его людей много друзей и родственников по соседству со старой minera (шахтой). Кое-кто из них ежедневно приходит в Ариспе и спрашивает, нет ли новостей от тех, кто ушел на север; очевидно, что они тоже никаких сообщений не получали.

— Как ты думаешь, Реквеньес, какой может быть причина?

— Я думал об этом. Вначале мне казалось, что засуха, от которой пересохли все ручьи и пруды, могла заставить их свернуть к воде и удлинить путь. Но даже в этом случае у них достаточно времени, чтобы добраться до цели и нам получить от них вести. Но этого нет, и я боюсь, что дело в чем-то похуже.

— Что это может быть, по-твоему, полковник?

— Боюсь даже предположить, но это напрашивается, дон Хулиано. И ты, несомненно, тоже об этом думал.

— Понимаю. Los Indios!

— Los Indios!— повторяет офицер. — Именно. Виллануэва говорил мне, что новая veta (жила) далеко на северо-западе от истоков Хоркаситаса. Это территория, которую считают своей племена апачей; ты знаешь, что они все враждебно относятся к белым, особенно к нам, мексиканцам, по причине, о которой ты мог слышать.

— Я знаю об этом: ты говоришь о деле Джила Переса?

— Да, и боюсь, наши друзья встретились с этими дикарями. Если так, да смилуется над ними небо и да поможет им бог, потому что только он может помочь.

— Встреча с ними означает, что они нападут?

— Несомненно; и всех уничтожат: мужчин убьют, женщин и детей уведут в плен.

При этих словах молодой адъютант поворачивается, на его лице боль. Но он ничего не говорит и продолжает внимательно слушать.

— Милостивое небо! — со стоном восклицает ганадеро. — Надеюсь, до этого не дошло.

— Я тоже на это надеюсь и думаю, что этого не случилось. Но возможно, слишком возможно. Однако даже если на них нападут, они будут защищаться; если вспомнить, сколько их, можно надеяться, что сопротивление будет упорным.

— Многие из них, — отвечает дон Хулиано, — и шахтеры, и вакуэрос — люди смелые и хорошо вооружены. Я был у старой minera, когда они выступали, и видел это сам.

— Да, знаю. Смогут ли они держаться, если на них напали, зависит от местности. К счастью, наш общий свояк — опытный военный; он хорошо знает тактику индейцев, знает, как действовать в такой обстановке.

— Верно. Но с ними много женщин и детей; среди них моя сестра и племянница. Porbisitas! (Бедняжки!)

Молодой офицер снова неловко ерзает, на лице его выражение боли. Он и есть тот двоюродный брат, о котором, как уже говорилось, забыла Гертруда.

— У них с собой много больших колесных экипажей? — спрашивает полковник. — Это американские фургоны?

— Да.

— Сколько? Ты помнишь?

— Думаю, шесть или семь.

— И много вьючных животных?

— Да, не меньше восьмидесяти мулов.

Какое- время полковник задумчиво молчит, потом говорит: